Книги онлайн и без регистрации » Ужасы и мистика » Черный венок - Марьяна Романова

Черный венок - Марьяна Романова

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 ... 102
Перейти на страницу:
теплая женщина.

Улыбку незнакомка не вернула. Она на секунду остановилась перед запертой калиткой, а потом подняла прямую руку в сторону и, описав ею в воздухе полный круг, перекинула через калитку. Дементий удивленно смотрел на то, как женщина нащупывает засов. Голова ее при этом упала набок и улеглась на плече, нижняя челюсть тоже съехала набок, рот приоткрылся. Как будто бы она была вся мягкая, как будто бы ее мышцы были ватными. У мужчины неприятно сжался желудок. Хотя в тот момент он еще не испугался. Но появилось какое-то предчувствие, нехорошее. Дементий поднялся и сделал несколько шагов навстречу. Незнакомка, войдя в калитку, ускорила шаг, но голова ее так и осталась лежать на плече. Глаза смотрели вниз, на землю под ногами, однако шла гостья прямо к нему! Такая была она бледная – до синевы; такая спокойная – но то было не умиротворение, не буддийская благодать, а просто отсутствие эмоций. Дементий отшатнулся. А когда женщина подошла ближе, в нос ему ударил густой запах свежей земли, влажных корней, болота, ряски и ладана. Дементий бросился назад в дом. Ему было трудно бежать (так бывает во сне, когда тебя преследует чудовище: невозможно идти вперед, невозможно закричать), на пороге его вывернуло наизнанку. Дрожащими руками он задвинул тяжелый засов. И все.

Больше он ничего не помнил. И теперь, щурясь на солнце, вдыхая царапающий горло дым «Казбека», Дементий вообще не понимал – была ли страшная женщина с запрокинутой головой или нет.

Семен другу посочувствовал. Сделал ему крепкий кофе и даже в порыве человеколюбия поджарил омлет. Ел Дементий жадно и неряшливо, как бесприютный пес. Собутыльник сидел напротив, грустно смотрел на него и думал, что пора, наверное, завязывать с домашним самогоном.

Через несколько недель Дементий продал дом и уехал из Верхнего Лога на Север, в Архангельскую область, где, по слухам, быстро спился окончательно.

Сплетничали: первый день лета, прохладный и пасмурный, с бисеринками серой мороси, атакующей из низких рваных облаков, в камере N-ского СИЗО повесился некий Федор Губкин, житель Верхнего Лога. Соорудил петлю из тренировочных штанов, дождался предрассветного часа – никого из сокамерников не разбудил его надрывный хрип и сиплые выдохи, выталкиваемые судорожно дергающимся телом.

«Отмучился, – говорили потом они. – Не вынес чувства вины».

Полтора месяца назад, перебрав с яблочным самогоном, Губкин изрубил топором свою жену Татьяну, с которой прожил восемнадцать лет.

Поговаривали, молоденький милиционер, прибывший по вызову самого Федора, упал в обморок, едва переступив порог. Деревенский дом Губкиных напоминал скотобойню: пол был залит кровью на два пальца, сладковато-терпкий нутряной запах заставлял желудок в тройном сальто-мортале броситься к горлу. Куски еще теплой плоти были разбросаны по сеням – словно несчастную Татьяну Губкину разорвала стая оголодавших бенгальских тигров. Сам Федор сидел на корточках в углу, прижимая к груди окровавленный топор, баюкая его, как младенца, и даже, кажется, что-то мурлыкал себе под нос.

– Я не убивал, – твердил он потом на допросах. – Ну не убивал я! Да, выпил, было дело. И уснул. И спал, спал весь вечер! Зачем мне Таньку-то убивать? Восемнадцать лет душа в душу… Вот только детишек Бог не дал…

Время шло, Губкин начал выдавать новые подробности. Такие, что однажды дознаватели не выдержали и выбили ему передний зуб. Видимо, в СИЗО Федору приходилось трудно, вот он и решил прикинуться невменяемым.

– Я слышал, как Танька орала, – уставившись в одну точку, говорил Губкин. – Поэтому и взял топор. Я ее защитить хотел. Слышали бы вы этот крик… До сих пор кровь в жилах стынет! Вбегаю – а там уже спасать некого… И ничего не сделать… Их было трое – старик, женщина и ребенок. Ребенок, ребенок… – В этом месте подследственный, как правило, начинал рыдать и сбивчиво молиться.

– Ребенок? – устало вздыхал следователь, которому был противен посиневший от многолетнего пьянства, заросший тускло-рыжей щетиной мужик, несший ахинею.

– Да, пацан. – Губы Федора дрожали. – Лет двенадцати, не больше. Я не знаю, кто Таньку убил… Но они там были, были! И еще – они улыбались… Так страшно улыбались, так страшно…

Соседка Губкиных, Мария Петровна Панферова, сообщила следователю: Федор и Татьяна часто ссорились. «Грызлись из-за каждого пустяка, неудивительно, что так нее закончилось – словоохотливо делилась она. – Я Таньке всегда говорила: на кой тебе сдался этот алкаш? За ней ведь по молодости многие ухлестывали, а сейчас… Бывало, Танька бежит через огороды, встрепанная, в исподнем, молотит в окна, ни стыда ни совести. А муженек-кровопивец несется за ней и вопит: „Убью, сука!“ Она бутылки от Федьки прятала, а тот с ума сходил…»

Все шло к пожизненному заключению. Видимо, и Губкин прекрасно понимал, что его ждет, и у него не выдержали нервы.

Третьего июня тело Федора Губкина кремировали.

На его похороны не пришел никто.

Глава 1

– Мамочка! Это опять случилось! Они опять там, у меня в комнате!

Босоногая девочка лет десяти-двенадцати, одетая в ночное платье с вышивкой, вбежала в гостиную, где на дощатом столе уютно теплилась керосиновая лампа, потрескивали березовые поленья в русской печи, пахло старым деревом, сандаловыми ароматическими палочками, скисшим молоком и акварельными красками.

Женщина, красивая, темноволосая, круглолицая, нехотя оторвала взгляд от холста. Ей было не до детских ночных кошмаров. В очередной раз залатывая кровоточащую рану на оскорбленном самолюбии, она рисовала жирафа, немного скособоченного, уныло склонившего шею к земле и почему-то сиреневого.

– Дашенька, иди спать. Все хорошо, тебе просто приснилось.

Мать старалась говорить ласково, чтобы дочь не заметила раздражения, стоявшего в горле горьким комом.

Женщину звали Ангелина. Она была несчастна, и это давно приняло хроническую форму. Несколько дней назад она выпила два бокала «Ламбруско» и позвонила подруге, уютной плюшевой жене именитого скульптора, с которой приятельствовала со студенческих лет, и с веселой удалью сообщила: «А я опять одна!» Подруга сначала ахнула, потом восхитилась Ангелининой смелостью, затем несколько минут формально поволновалась за ее будущее, но в конце концов все-таки сделала то, ради чего ей и позвонили: сообщила по секрету, что в глубине души она, домашняя кошка, завидует тем, кто одинок. Слова подруги улучшили настроение Ангелины, хотя и ненадолго.

Дело было в том, что мужчина, согревавший ее постель на протяжении последних пяти месяцев, оставил Ангелину (мужчина был немолод, тучен, талантлив и страстен – она всегда влюблялась именно в таких), и теперь ей было грустно.

Ангелина сняла дачный домик в живописной деревне, в двух сотнях километров от Москвы. Взяла с собою дочь, мольберты, краски, холсты. Но – декорации стали другими, а грусть не спешила улетучиваться.

– Мне здесь не нравится, – насупилась дочь. – Когда мы поедем домой?

Ангелина крепче сжала кисточку. Все нормально, Даша еще ребенок. Глубже дышать, глубже дышать… Бывают дни, когда все вокруг, даже собственная дочь, воспринимаются как

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 ... 102
Перейти на страницу:

Комментарии
Минимальная длина комментария - 20 знаков. В коментария нецензурная лексика и оскорбления ЗАПРЕЩЕНЫ! Уважайте себя и других!
Комментариев еще нет. Хотите быть первым?