Темный век. Трактирщик - Александр Воронков

— Ну-ка, Пепка, давай попробуем тебе подсобить! Есть у тебя какая ни на есть верёвка?

Увы, но верёвки у сельского труженика не оказалось: тоже, оказывается, штука дефицитная: прямо, не экономика здесь, а мечта персонажа Райкина: „пусть всё будет, но всё-таки пускай хоть чего-нибудь не хватает!“. Но зато нашлись неширокие кожаные ремешки, с помощью которых мне в течении четверти часа удалось пришпандорить солдатский шанцевый инструмент к сохе в качестве эдакого эрзац-лезвия. Причём примерно половина этого времени ушла на порыкивание в адрес пейзанина, упорно пытавшегося отказаться от эдакого невиданного апгрейда. В процессе тюнингования сохи выяснилось, кстати, что и лопаты у них здесь тоже не как у нормальных людей, а чисто деревянные, либо деревянные с тонкой железной оковкой по штыку. Нет, ребята: чувствую, что если у них в этой сраной Европе ещё и сортиры отсутствуют как явление, то придётся мне здесь проводить ускоренными темпами промышленную революцию в миниатюре, а там и до социальной недалеко — каких-то пара столетий!

В общем, решил я пока лишний раз не „светиться“ в одиночку в деревне, а применить если не свои знания, то хотя бы физическую силу для помощи пахарю. Как там говаривал кот Матроскин? „Совместный труд — для моей пользы — он объединяет!“ Словом, почти до заката мы втроём, если считать кобылу, трудились на пахоте.

Оказалось, не зря: Яныч к вечеру, сияя, как тульский самовар, радостно заявил, что за день удалось вспахать вчетверо большую площадь поля, чем он сумел бы сделать сам со своей ковырялкой за три дня.

Ничто так не способствует появлению аппетита, как физический труд. Потому я, разумеется, не стал отказываться, когда Йосип предложил разделить с ним его скромную трапезу. Что и говорить: трапеза оказалась, действительно, скромной. Из кожаной торбы были извлечены и уложены прямо в траву под кустом глиняная корчага с прокисшим, судя по запаху, пивом, две пары проросших прошлогодних луковиц и каравай каши. Да-да, вот именно — каравай: ну как, скажите на милость, ещё можно назвать слегка выпуклый сверху диск из уваренных зёрен ржи и ячменя, слипшихся до такой степени, что эту кашу требовалось резать ножом, что мой новый знакомец с удовольствием и сделал, откромсав от кашного каравая несколько ломтей.

Затем он, как примерная жертва религиозных предрассудков, начал молитву перед трапезой. Разумеется, пришлось присоединиться к благочестивому обряду, однако не зная ни одной молитвы ни по-чешски, ни по-немецки, ни, тем более, по-латински, мне пришлось срочно импровизировать. Единственными латинскими стихами, которые я помнил, был текст старинного студенческого гимна. Должно быть, презабавно смотрелось со стороны, как парень в советской форме, стоя на коленях рядом с бомжеватого вида мужичком в домотканой одежде, старательно декламировал над горшком прокисшего пива:

„Уби сунт, кви антэ нос

Ин мундо фуэрэ?

Вадитэ ад Суперос,

Трансэac ад Инфэрос,

Хос си вис видэрэ!

Вита ностра брэвис эст,

Брэви финиэтур;

Вэнит морс велоцитэр,

Рапит нос атроцитэр,

Нэмини парцэтур.“[2]

В разных там книжках и американских фильмах герои, попадающие в прошлое, быстро заставляют окружающее население оценить их немерянную круть, за полтора часа чтения или, соответственно, на десятой минуте фильма, выходят на контакт с самым крутым местным "бугром" — Сталиным, Петром Первым или, предположим, королём Артуром. После чего означенные герои, движимые исключительно благородными чувствами русского или англосаксонского — в зависимости от национальной принадлежности автора "бестселлера" — патриотизма, очень быстро объясняют про Двадцать Второе Июня, крайнюю нежелательность рубить змей на Кемланнском поле при переговорах с Мордредом или про пригретого на груди в качестве гадюки заслуженного бандеровца Мазепу. Бугор, естественно, проникается, назначает героя своей левой рукой (место в правом плечевом суставе уже прочно занято Лаврентий Данилычем Ланселотом). Затем свеженазначенный на роль шуйцы герой шустренько так, за пару-тройку месяцев, переналаживает всю систему подготовки армии по образцу спецназа ВДВ СССР, переводит всю экономику на военные рельсы с госзаказом на выпуск ста тысяч автоматов Калашникова еженедельно и заключает, подальше от греха, в монастырь Гвиневеру. Но и после столь титанических трудов и утомительных достижений нашему герою не удаётся спокойно опочить на лаврах: лавровый лист — он сухой, излишне ароматистый и ломкий, и, что особенно неприятно, имеет препаскуднейшее свойство забиваться в самые неожиданные места организма. Начинается Великая Битва с Главным Супостатом, которая, однако, при непосредственном активном участии вышеозначенного героя достаточно быстро завершается разгромом подлого Врага и установлением Светлого Царства (феодализма-капитализма-социализма-нужное-подчеркнуть) в масштабах как минимум конкретной страны, а как максимум — всего континента (а то и двух-трёх), благополучно освобождённого из-под ига поверженного Главного Супостата.

И всем приходит хэппи энд.

А тут-то у меня не кино и не фантастика, здесь доброго и мудрого Отца народов, только и ждущего, кого бы из гостей из будущего к себе в тайные советники назначить, нету и не предвидится. Зато Супостатов — вагон с тележкой. Монголы (они, как выяснилось, уже давненько сюда добрались, захапали сколько сумели — а сумели много: вместо одного Последнего моря до побережий аж трёх вылезли: Балтики, Адриатики и собственно океана. Атлантического, понятно, но — пройдя насквозь всю Нормандию. Неплохо для немытых степных кочевников родом с Забайкальского ВО? Римский папа вместе с итальянскими городами, когда-то шугавшимися от батыевых туменов, а теперь на какое-то время считающимися монгольскими союзниками. Раздробленная бывшая Священная империя германской нации, чьи земли, вернее, их жалкие остатки разбросаны по горным массивам бывших германских земель, ближайший из которых — Судетское герцогство. Гораздо западнее мечутся, разрываясь между тремя "фронтами", войска короля Филиппа Красивого, раз за разом проигрывая битвы монголам, англичанам и испанцам Хайме Арагонского. Впрочем, говорить "проигрывали монголам" не совсем справедливо: давно прошли времена, когда основная масса войска Чингизидов состояла из монгольских всадников: теперь на их стороне сражаются — и сражаются храбро! — русичи, поляки, чехи и немцы из признавших главенство степняков земель. Попутно за Пиренеями христиане режутся с арабами, англичане за Проливом пытаются утихомирить бесштанных горцев Брюса — того самого, про которого фильм "Храброе сердце" в моё время сняли, — а севернее какая-то Ганза заклято дружит с Фландрией и новгородцами против шведского регента Торкеля Кнутссона.

И кому мне тут, спрашивается, секретные чертежи "калашникова" рисовать? Куда ни кинь взгляд: "все воруют, кидают, режут друг дружку, в общем — всё, как обычно", как говаривал незабвенный Пендальф в "гоблинском" переводе…