Депутат от Арси - Оноре де Бальзак

Впрочем, успокойтесь: осью этого флюгера была г-жа Бовизаж, прославленная на весь округ красавица Северина Гревен. Северина, узнав о том, что она называла предвыборной авантюрой г-на Бовизажа, в день собрания сказала ему: «Вы поступили похвально, выказав независимость, но к Жиге вы пойдете только в сопровождении Ахилла Пигу, которому я велела зайти за вами». Однако приставить к Бовизажу в качестве ментора Ахилла Пигу не значило ли ввести на собрание к Жиге соглядатая из партии Гондревиля? Поэтому нетрудно представить себе гримасу, исказившую пуританскую физиономию Симона, вынужденного оказать любезный прием постоянному гостю тетушки де Марион, влиятельному избирателю, в котором он тогда видел врага.

«Ах, — сказал он себе, — я поступил весьма опрометчиво, не дав ему денег на залог, когда он просил об этом. Старик Гондревиль оказался умнее меня...»

— Здравствуйте, Ахилл, — приветствовал он нотариуса, приняв развязный вид, — вы пришли испортить мне все дело?

— Я полагаю, что ваше собрание не является заговором против свободы наших выборов, — отозвался нотариус, улыбаясь. — Мы ведь играем в открытую?

— Конечно, в открытую! — повторил Бовизаж и засмеялся тем ничего не выражающим смехом, каким некоторые люди завершают все свои фразы и который является всего лишь ритурнелью к разговору. Затем господин мэр принял положение, которое можно было бы назвать «третьей позицией», то есть выпрямился, выпятил грудь, заложил руки за спину. Он был в черном фраке и таких же панталонах, в великолепном белом жилете, полурасстегнутом так, что можно было видеть две бриллиантовые запонки стоимостью в несколько тысяч франков. — Мы будем драться и все же останемся добрыми друзьями, — снова начал Филеас. — В этом вся суть конституционных нравов (хе! хе! хе!). Вот как я понимаю союз монархии и свободы (ха! ха! ха!)...

Здесь господин мэр взял Симона за руку и сказал:

— Как поживаете, дорогой друг? Надеюсь, ваша добрейшая тетушка и наш достойный полковник чувствуют себя сегодня так же хорошо, как и вчера... По крайней мере я так думаю (хе! хе! хе!)... — прибавил он с блаженным видом, — разве что они слегка обеспокоены предстоящей церемонией... Да, да, молодой человек, итак, мы начинаем политическую карьеру (ха! ха! ха!). Вы сделали первый шаг... отступать поздно... Это — важное решение, и я предпочитаю, чтобы вы, а не я ринулись в бушующие пучины палаты (хи! хи! хи!), как бы ни было приятно олицетворять своей особой одну (хи! хи! хи!) четыреста пятьдесят третью часть высшей власти во Франции (хи! хи! хи!).

Голос Филеаса имел приятную звучность и вполне гармонировал с округлостями его лица, напоминавшего светло-желтую тыкву, с его жирной спиной и широкой выпуклой грудью. Этот голос, по своей мощи приближавшийся к басу, имел баритональную бархатность, а в смехе, которым Филеас заканчивал свои фразы, приобретал почти серебристую звонкость. Если бы господь бог, дабы пополнить свой земной рай новыми видами, пожелал поместить туда провинциального буржуа, то даже он не создал бы тип более законченный, более совершенный, чем Филеас Бовизаж.

— Я восхищаюсь самопожертвованием тех, кто способен ринуться в бури политической жизни (хе! хе! хе!), но для этого нужны более крепкие нервы, чем мои. Кто бы сказал в тысяча восемьсот двенадцатом или в тысяча восемьсот тринадцатом году, что мы достигнем таких успехов... Я лично готов сему поверить в наш век, когда асфальт, каучук, железные дороги и пар изменяют почву, сюртуки и расстояния (хе! хе! хе!).

Последние слова были обильно сдобрены смехом — мы его берем в скобки, — каким Филеас имел обыкновение подчеркивать свои пошлые шуточки, доставляющие большое удовольствие буржуа. Он сопровождал эти шутки особым жестом, а именно — весело потирал руки, сжимая правый кулак горстью левой. Этот прием сопутствовал смеху; чаще всего он прибегал к такому жесту, когда, по его мнению, ему удавалось сказать что-нибудь остроумное, и он сам же первый покатывался с хохоту. Быть может, излишне добавлять, что Филеас слыл в Арси человеком любезным и обаятельным.

— Я постараюсь, — ответил Симон Жиге, — достойно представлять...

— Баранов Шампани, — живо подхватил Ахилл Пигу, прерывая своего друга.

Кандидат молча проглотил насмешку, так как ему пришлось поспешить навстречу двум новым избирателям.

Один из них был хозяин «Мула», лучшего трактира в Арси, стоявшего на Большой площади, на углу Бриеннской улицы. Этот почтенный трактирщик, по фамилии Пупар, был женат на сестре знаменитого Готара, верного слуги графини де Сен-Синь, одного из действующих лиц процесса Симезов. В свое время Готар был оправдан. Пупар, правда, принадлежал к числу обитателей Арси, наиболее преданных семье Сен-Синь, но лакей полковника Жиге в течение двух дней так ловко и усердно обрабатывал трактирщика, что тот решил пустить в ход все свое влияние в пользу кандидатуры Симона, уверенный, что этим он подстроит каверзу врагу Сен-Синей, и уже успел потолковать в этом смысле с аптекарем Фромаже. Последний же, не будучи поставщиком замка Гондревиль, с радостью воспользовался случаем, чтобы затеять интригу против семьи Келлера.

Благодаря своим многочисленным связям эти представители мелкой буржуазии могли воздействовать на известное число колеблющихся избирателей, ибо с ними советовалось немало арсийцев, для которых политические убеждения кандидатов не играли роли. Поэтому адвокат завладел Пупаром, предоставив аптекаря Фромаже своему отцу, который вышел приветствовать явившихся избирателей.

Младший инженер округа, делопроизводитель мэрии, четыре судебных пристава, трое стряпчих, секретарь окружного суда и секретарь местного суда, регистратор и сборщик налогов, два врача — соперники Варле, шурина Гревена, мельник, два помощника Филеаса, издатель-типограф и еще с десяток буржуа города Арси гуськом вошли в сад и, разбившись на кучки, принялись прогуливаться по аллеям в ожидании, пока соберется достаточно народу, чтобы открыть собрание. Наконец, около полудня, пятьдесят человек, вырядившиеся по-праздничному, — причем большинство явилось скорее из желания поглядеть богатые парадные комнаты г-жи Марион, о которых шло столько россказней во всей округе, — расселись на стульях, приготовленных хозяйкой. Окна оставили открытыми, и вскоре воцарилась столь глубокая тишина, что слышно было шуршание шелковой юбки г-жи Марион, которая не устояла перед соблазном — спустилась в сад и уселась в таком месте, откуда можно было слышать все, что происходило в гостиной. Кухарка, горничная и лакей собрались в столовой и волновались не меньше своих хозяев.

— Господа, — начал Симон Жиге, — некоторые из вас пожелали оказать честь моему отцу, предложив ему председательствовать на этом собрании, но полковник Жиге поручил мне передать его извинения и выразить при этом его благодарность, ибо в вашем пожелании он видит награду за свои заслуги перед отечеством. Мы собрались в его доме, поэтому он считает своим долгом отказаться от обязанности председателя и предлагает вместо себя всеми уважаемого коммерсанта, которому вы доверили высшую должность в городском самоуправлении, — господина Бовизажа.

— Браво! Браво!

— Я думаю, мы все согласны с тем, что нам необходимо на нашем собрании — в высшей степени дружеском... но вместе с тем совершенно свободном и которое ни в какой мере не предвосхищает предвыборного собрания, где вы будете предлагать вопросы кандидатам и взвешивать их заслуги... необходимо, говорю я, соблюдать конституционные... формы... палаты представителей.