Ревизор 2.0 - Геннадий Марченко

– Не имею-с чести быть знаком…

– Пётр Иванович Копытин, – не менее учтиво кивнул инспектор. – Чиновник из Санкт-Петербурга.

– Коллежский асессор, – добавила Мухина. – Пётр Иванович к нам прибыл с особым поручением, но по пути стал жертвой разбойников, остался без вещей, денег и документов. Ему нужно привести себя в порядок, поесть и отдохнуть, поэтому, Фёдор Тимофеевич, к кому ещё я могла его определить, как не к вам…

– Заступница, видит бог, – неожиданно для самого себя с ноткой чувственности в голосе выдал Копытман.

– Ах, бросьте, – отмахнулась судейская дочь, но видно было, что она польщена. – Это святая обязанность каждого христианина – помочь попавшему в беду ближнему. Я уверена, что вы, Фёдор Тимофеевич, также не останетесь в стороне, поможете нашему гостю обустроиться на первых порах. За оплату не беспокойтесь, я компенсирую все расходы.

– Да боже упаси! – воскликнул Гусак, молитвенно сложив ладони, также напоминающие гусиные крылья.

Причём было решительно непонятно, что он хотел этим сказать. То ли что и не принял бы денег от гостьи, то ли, напротив, что не сомневался в её платёжеспособности.

– Что ж, сударь, – повернулась девица к гостю, – оставляю вас на попечение хозяина этого заведения. Вам придётся написать записку на имя нашего капитан-исправника Прохора Пантелеймоновича Неплюева о приключившемся с вами несчастье. Как писать, вы, верно, знаете, если же будете испытывать затруднения, Фёдор Тимофеевич вам поможет. Нелишним, вероятно, будет отправить депешу в Петербург о вашем незавидном положении. Нынче же вечером её тоже отпишите, ваше высокоблагородие, а утром заедет Осип, заберёт у вас оба письма. Одно он отвезёт Неплюеву, а второе – почтмейстеру Касторскому.

Отдав таким образом распоряжения, Елизавета Кузьминична и её тётушка покинули Копытмана, который остался наедине с Гусаком.

Тот тут же расплылся в угодливой улыбке:

– Вы-с, я так полагаю, без слуги-с?

– Правильно полагаете, господин Гусак, – улыбнулся в ответ Копытман, но уже с наигранной грустинкой. – Слуга был моим кучером, он пал жертвой дорожной засады.

– Нет управы на этих нехристей, – как-то не совсем натурально вздохнул хозяин постоялого двора. – Что ж, милости прошу, сударь, следовать за мной.

Нумер оказался даже лучше, чем Пётр Иванович мог ожидать. Во всяком случае, здесь имелись кровать с матрацем, чистой простынёй и чуть менее чистой наволочкой на набитой перьями подушке, укрывало ложе сотканное из разноцветных лоскутов тёплое одеяло. Имелись ещё стол с подсвечником из латуни, в котором торчали два огарка в палец длиной, стул, а также что-то вроде комода в углу комнаты, над которым располагалось зеркало с побитой по краям амальгамой. В окно сквозь мутное стекло виднелся задний двор, где, прислонившись спиной к большой поленнице и натянув на нос картуз, почему-то в обнимку с самоваром, дрых бородатый мужик в рубахе в горошек и серых, заправленных в сапоги штанах.

– Тараканов нет-с, не извольте беспокоиться, – заверил Гусак и следом выдал очевидное: – Поклажи при вас, как я понимаю, не имеется. Нынче же Селифан принесёт таз с водой и полотенце, а затем пожалуйте ужинать вниз. Ежели изволите письменные принадлежности, то сей же час организую-с.

– Благодарю, милейший, письменные принадлежности мне и в самом деле понадобятся, но за перо я сяду после ужина. И кстати, нет ли возможности привести мою одежду в порядок?

– Как же нет-с, Селифану отдадите ваше-с платье перед сном, до утра и почистят и отгладят, будет как новое.

Спустя десять минут появился тот самый Селифан – малый лет восемнадцати, с прыщавым лицом, пробивающимся на подбородке пушком и прилизанным пробором. Он принёс небольшую лохань с тёплой водой, на плечо его было наброшено полотенце, а из кармана синей с искрой жилетки торчал кусок тёмного вонючего мыла. Умылся Копытман с наслаждением, отмыв не только лицо, но и шею. Мыло, даром что дегтярное, дорожную пыль смывало прекрасно, и вскоре посвежевший инспектор спустился на первый этаж, где в этот час уже было прилично народу. Внешний вид постояльца многих заставил удивлённо поднять брови, начались перешёптывания, и Пётр Иванович постарался забиться за свободный угловой столик, дабы привлекать к своей персоне как можно меньше внимания.

Довольно просторное и при этом относительно чистое помещение было пропитано сонмом самых разных ароматов, но над всеми ними преобладал запах кислых щей. Многие как раз хлебали это варево, причём с аппетитом, даже не отмахиваясь от круживших тучами мух, и Копытман понял, что и сам не отказался бы присоединиться к едокам, настолько проголодался за сутки с лишним скитаний.

Вскоре появился половой, видимо уже проинструктированный хозяином. Он без всяких прелюдий принялся выставлять на стол горшочек ухи с угрём, опять же весьма аппетитный дух издавал барашек с гречневой кашей, кстати пришлись грибы в сметане, лежавшие горкой на одной тарелке солёные огурцы и квашеная капуста с красными морковными прожилками. Пахнувшая квасом краюха хлеба была нарезана аккуратными ломтями. Венчал эту гастрономическую идиллию графинчик местной водки, которую половой обозначил как «Божья роса». Рюмочку Копытман опрокинул в качестве аперитива, после чего с резвостью приступил к уничтожению съестного изобилия.

«Всё же неплохо я устроился стараниями судейской дочки, – подумал Пётр Иванович, от удовольствия насыщения едва не рыгнув. – Всё могло быть намного хуже. Пока придётся по примеру гоголевского героя выдавать себя за чиновника из Петербурга, ничего не поделаешь. Неизвестно, сколько продлится обман, но рано или поздно правда вскроется, и тогда последствия могут быть самыми неприятными. Однако, пока легенда работает, и будем её придерживаться, а насчёт будущего озаботимся завтра».

От куска рыбника размером с лапоть сорок пятого размера Копытман тоже не отказался. Как раз во время его поглощения в трактир ворвался пузатый мужик, сорвал с кучерявой головы шапку, бросил её оземь:

– Эх, гуляй, братцы, нынче праздник у меня – сын родился! Кузьма Ермаков всех угощает! Человек! Всем водки за мой счёт!

Трактир зашумел, многие, похоже, знали этого самого Ермакова, принадлежавшего по виду то ли к мещанскому, но скорее к купеческому сословию, и от души поздравляли. Не отказываясь, само собой, выпить за новорождённого.

– Четыре девки, и вот наконец сын! – всё не умолкал счастливый отец. – Человек, давай ещё водки. И вон тому тоже!

Тому – это значит Петру Ивановичу, который старался сделаться в своём углу как можно незаметнее. Впрочем, отказываться от халявной водки было чревато, Кузьма мог обидеться и пристать с расспросами типа «Ты меня уважаешь? Тогда пей!», поэтому Копытман с напускной радостью отсалютовал наполненной до краёв рюмкой счастливому отцу и опрокинул ядрёную жидкость в рот.

И вскоре решил закругляться. Велел передать Фёдору Тимофеевичу своё нижайшее почтение и попросил принести в нумер принадлежности для письма и ещё пару свечей, потому как не был уверен, что имеющихся огарков ему хватит для составления сразу двух писем. Попросил также, ежели Гусак не откажет в такой услуге, подняться и его самого, чтобы помочь составить записку на имя капитан-исправника.