Фактор Мурзика (сборник) - Владимир Войнович

После кастрации Мурзик, именно так его звали, стал сильно прибавлять в весе и пренебрегать ловлей мышей, тем более что и раньше он не ел их, а только душил ради удовольствия. Когда он слишком сильно растолстел, Маргарита Максимовна обратилась к известному ветеринарному профессору. Тот посоветовал кормить кота только сухим кормом определенной марки заграничного производства «Кошачий пир».

Старуха Изергиль

Вопреки утверждениям неумных людей, что кошки привыкают к дому, а хозяева их не интересуют, Мурзик Маргариту любил, хотя выражал свои чувства сдержанно и по-своему. И она в нем души не чаяла, но в общении держалась немного грубоватой манеры. Но он-то знал, что за манерой прячется нежнейшее чувство, и сам отвечал ей тем же. Он был почти все время при ней. Ночью спал у нее в ногах. Когда она смотрела телевизор, запрыгивал к ней на колени и тоже смотрел. Когда на обеденном столе раскладывала пасьянс, он и туда забирался и, лежа в некотором отдалении, следил за ее руками с пальцами, искривленными подагрой и унизанными кольцами с большими, но не очень дорогими камнями. Ее руки передвигались туда-сюда, и его глаза в том же направлении двигались, поскольку все движущееся всегда привлекало его особое внимание.

Она с ним разговаривала, как с равным, и была уверена, что он ее понимает и разделяет ее точку зрения. Темы разговоров самые разные: жалобы на жизнь, на старость и одиночество, на состояние здоровья, на то, что память ни к черту, лекарства подорожали, губернатор подлец и ворюга, а театр настоящий умер. На такое мнение Маргарита имела полное право, потому что сама была народной артисткой СССР, лауреатом премий разного уровня и достоинства. Она работала много лет в местном драматическом театре, переиграла все роли – от Джульетты и Офелии до матери Павла Власова и Долорес Ибаррури, знаменитой испанской коммунистки. К своему восьмидесятилетию она выглядела так неплохо, что в «Ревизоре», до того как этот спектакль был исключен из репертуара, продолжала играть жену городничего Анну Андреевну. А исключен был спектакль при следующих обстоятельствах. В день юбилея, когда он игрался в четырехсотый раз, явился в театр губернатор Сан Саныч Удодов, сидел в четвертом ряду с женой, сыном, ведущими сотрудниками администрации и охраной и так громко и несолидно, несмотря на высокий занимаемый пост и большой живот, хохотал, что слышно было и на галерке. А после спектакля к нему подбежали с одной стороны директор театра Малашенко, с другой главный режиссер Суматохов, а с третьей приглашенный из столицы режиссер Кацнеленбоген и спросили хором:

– Ну как?

Директор при этом выхватил губернаторское пальто из рук его пресс-секретаря и услужливо поднес его к спине губернатора, а тот, принимая услугу как должное, заметил глубокомысленно:

– Да-а, не любят в нашем театре своего губернатора.

После чего директор немедленно подписал приказ о закрытии спектакля.

Главный режиссер, который ревниво относился к постановкам приглашенного им же столичного режиссера, то есть Кацнеленбогена, с директором согласился, а труппу это решение возмутило, и некоторые из них, включая Маргариту Максимовну, подали заявления об уходе. Маргариту Максимовну больше всего обидело, что директор не попытался удержать ее, единственную в театре народную СССР, а сразу подписал заявление, и так она стала бывшей актрисой и неработающей пенсионеркой. Теперь театр, который когда-то считала родным, она обходила стороной, другие театры тоже не посещала, удовлетворялась Интернетом и телевизионными шоу, но все, что видела, ей не нравилось. Тем не менее, смотрела, возмущалась, иногда писала в Останкино сердитые отклики на передачи из жизни «звезд», упрекая ведущих в пошлости, бездарности и безграмотности, в том, что к месту и не к месту употребляют дурацкие слова вроде супер, круто, волнительно и прикольно, говорят «одеть» вместо «надеть», двое человек вместо два человека, а с числительными вытворяют такое, что язык можно сломать. «Господа грамотеи, – писала она. – Вы уже сколько лет живете во втором тысячелетии, не пора ли в конце концов понять, что нельзя говорить «в двухтысяче первом году» или «в двухтысячно десятом». Да вам всем надо устроить экзамен по русскому языку и каждого второго выгнать к чертовой матери».

Подруга и единственная из оставшихся ровесниц Маргариты, Ангелина Ивановна Симакова, тоже бывшая актриса, тоже народная, но не СССР, а РФ, ругала ее, как могла:

– Да зачем ты смотришь этот зомбоящик? Это же сплошная дрянь, пошлятина, гадость. Ты ж только себе настроение портишь. Это все отрицательные эмоции.

– Лучше отрицательные, чем никакие, – отвечала Маргарита Максимовна. – Эмоции надо тренировать, как мускулы. А если будешь оберегать себя от волнений, заживо загниешь.

Сын Алеша тоже выговаривал ей, что слишком много смотрит телевизор, и, чтобы отвлечь, прислал последнюю версию айпада. Внучка Алена научила, как им пользоваться.

Маргарита Максимовна думала, что никогда этих премудростей не освоит, но, к своему удивлению, со всем справилась, научилась выходить в Интернет, смотреть видео в Ютюбе, общаться с сыном по скайпу и не только читать всякие блоги, твитты и инстаграмы, но и писать их и посещать разные сайты под ником «Starukha Izergil». Тут она совсем распоясалась, участвовала в жарких политических дискуссиях, в которых иногда такое писала, что сама холодела от ужаса. Помнила времена, когда даже не за столь обидные для власти высказывания можно было навсегда пропасть в лагерях. Сочиняя очередную филиппику, она проговаривала ее вслух и поглядывала на Мурзика. Она утверждала, что он все понимает и если жмурится, то одобряет, а если отводит глаза в сторону, значит, нет.

Первый блин

Первый раз она вышла замуж в девятнадцать лет, еще будучи студенткой театрального училища. Валерий Привалов был молодым летчиком-истребителем, только что окончившим Чугуевское летное училище, ходил в форме, которая тогда еще прельщала многих девушек. Но для нее все-таки главное было то, что сам он был из интеллигентной семьи, начитанный, веселый, остроумный и музыкальный. Играл на любом музыкальном инструменте, который попадал ему в руки. От балалайки до пианино и аккордеона, трофейного, привезенного когда-то его отцом из Германии. У Валерия был абсолютный музыкальный слух, но он бросил всерьез заниматься музыкой еще в детстве, потому что еще тогда «заболел небом». Но с аккордеоном не расставался и на офицерских вечеринках охотно наигрывал что-нибудь популярное вроде вальса «Амурские волны» и песенку, посвященную болезни, поражавшей летчиков от перегрузок, неизменных при выполнении фигур высшего пилотажа: «На побывку едет летчик молодой. Грудь его в медалях, в жопе геморрой». Будучи уже классным летчиком, Валерий каждый полет воспринимал как очередную порцию счастья, которое – так он объяснял Маргарите – можно сравнить только с чувством, которое испытываешь от близости с ней. Она его спрашивала, а что будет, если когда-нибудь по каким-то причинам ты не сможешь больше летать. Если не смогу летать или быть с тобой, тогда я просто застрелюсь, говорил он.

Первое время он служил под Москвой, где ему дали комнату в офицерском общежитии с туалетом в конце коридора. Он жил там, она у своих родителей, в такой же коммуналке, но приезжала к нему, и ей нравились его товарищи-офицеры, с их постоянным балагурством и легким бахвальством, с их специфическими рассказами, похожими на охотничьи байки. Потом его направили в ГДР, и возникла проблема. Он хотел, чтобы она бросила училище и уехала с ним. Она отказалась, и у них получился брак по переписке. Она несколько раз ездила к нему, он приезжал к ней. Потом его направили в Россию, и они заранее радовались, что теперь-то будут вместе, но опять реальность с ожиданиями не совпала – его послали в Казахстан, где он, будучи уже майором и командиром эскадрильи, принял участие в атомных учениях. Ему было приказано провести эскадрилью сквозь радиоактивное облако. Он посчитал этот приказ преступным, формально не отказался от выполнения, но вместе с эскадрильей облако обогнул. За что был разжалован в капитаны и уволен в запас практически с волчьим билетом. И, как говорили его друзья, еще легко отделался: не посадили. Его товарищ, майор Нестеренко, приказ выполнил в точности, за что получил орден Красной Звезды, был произведен в подполковники, а через два года полным полковником умер от лучевой болезни.