Конан и Пришелец из другого Мира - Андрей Арсланович Мансуров

Словом – копия той сволочи, что только что опоила их своей дрянью из бутылки, только размером поменьше – как детёныш всегда мельче матери… Пока маленький.

Велемир оторвал фанатично блестящий взор от глаз Конана, но только для того, чтоб найти кружку, которую тут же и опрокинул себе в глотку. Шустрый Браско, неизвестно как сумевший подобраться к ним так, что даже поглощённый рассказом Конан не заметил, тут же наполнил опорожнённую кружку из нового кувшина вновь – доверху. Велемир же вздохнул:

– И угораздило же меня тут заорать, как резанного! Потому что один из тех гадов, которых мы, вроде, добили уже тут, внутри, умудрился подползти, истекая кровью, и пользуясь для ползания обрубком одной лишь передней лапы, и вцепиться мне своими зубищами прямо в кисть! Конечно, я заорал, как резанный – от неожиданности! Да и очень уж очень больно было: не смог удержаться! Тварь, что как раз закончила наблюдать за этим самым с…ным «преображением», вскинулась, заорала:

«Хватайте его! Убейте! Не дайте ему уйти!» – ну, смысл был такой.

И тут все мои бывшие напарнички как кинулись… Прямо на меня! А уж смотрели… Как стая волков зимой на отбившегося от своих оленёнка!

Правда, вот движения у них были какие-то… Ещё неуверенные! Похоже, не освоились ещё со своим «преображённым», новым, телом! Только это меня, Конан, и спасло! Потому что уже бежали, выскакивая откуда-то из глубины пещеры, другие твари, видимо-невидимо, и если б не мои бывшие, столпившиеся перед жерлом, и затормозившие этих, набежавших, сцапали бы меня как миленького!

Потому что мне пришлось вначале, чтоб избавиться от твари, вцепившейся мне в кисть, рассечь мышцы её проклятущей челюсти, что в мою руку впилась мёртвой бульдожьей хваткой, своим верным кинжалом: разжать её зубы я при всём желании не мог! Ну, заодно, как оказалось, отрезал себе и пару фаланг мизинца сгоряча – только позже, уже снаружи, заметил… Но уж больно страшно мне стало, Конан! Ты можешь не поверить, но тебе-то я могу сказать: ты поймёшь! Потому что одно дело, когда в бою против тебя – пусть матросы, пусть воины чёртова Вездигдета, или бедуины-пустынники, или там туранцы какие, но – люди!

И совсем другое – когда заколдованные прямо на твоих глазах из людей – твари! Безмозглые, и уже слепо подчиняющиеся Хозяину! И не жалеющие ради него ни своей, ни чужой жизни!

Словом, к тому времени, как я освободил руку, и добил проклятую тварь с обрубком лапы, мои бывшие напарнички были в двух шагах от меня. И спасло меня тогда только то, что ринулся я к выходу так, как никогда ни до этого, ни после, не бегал!

А, ну, и ещё то, что застряли они в тоннеле, как пробка перегородив его проход для тех, что бежали за ними из глубины, и были куда шустрей! Да и ноги-то у тварей всё-таки покороче, чем мои, и не помогает это им, даже когда они бегут на всех четырёх! – Велемир похлопал себя по ляжкам, Конан поймал себя на том, что и сам хмурит брови. Он поспешил вернуть их в нормальное положение:

– Наверное, твари гнались за тобой и после тоннеля? Пока не потеряли из виду?

– Точно, Конан, гнались! Да и не видя меня, они словно ищейки – шли по следу! И если б я не добежал до того места, где мы оставили лошадей, и не смог вскочить в седло – не беседовали бы мы сейчас с тобой. Хвала Мирте Пресветлому, когда до этого места добежали мои бывшие компаньоны, и те твари, что были с ними, остальных несчастных животных пробрал такой ужас, что посрывались они с привязи, да кинулись врассыпную – твари не смогли поймать ни одной лошади! Вот так и удалось мне… Спастись.

Да и то сказать: еле перевёл дух, как чую: слабею прямо с каждым вздохом. Я посмотрел: точно! Истекаю кровью – хлещет, проклятая, настоящим фонтаном, и залила уж всю холку моего коня! Чёрная такая!.. Блестит в свете луны. Да что ж, думаю, такое: неужели вот так вся и выльется?! Не-ет, шалишь: не на такого напали!

Достал я верёвку из седельной сумки, да и перевязал себе туго-туго запястье прямо на всём скаку! Ну, хлестать-то перестало…

Но когда посмотрел, что стало с пальцем – чуть сознание не потерял! Кожа висит лохмотьями, да мясо вылезает наружу! Само! Прямо на глазах! И опухает!

Ну, я долго думать не стал: остановил коня у какого-то пня замшелого, быстро привязал к какому-то сучку, чтоб не остаться без последней своей надежды. Положил руку на пень, размахнулся как следует – благо, секира у меня при себе осталась, я даже не вынул её из седельной сумки, чтоб зря не мешала, когда мы пошли к пещере…

Так, в запале, и отхватил себе чуть не полкисти! Да вон: ты и сам видишь!

Действительно, Конан ещё в первый раз заметил, что мизинец «вырублен» «с корнем» – вместе с частью ладони. Вырублен практически до основания кисти. Зрелище не для слабонервных. Но ни варвар, ни его старый друг таковыми и не были. Велемир, тоже печально глядящий на изуродованную ладонь и палец, а вернее – на то, что от него осталось, вздохнул, словно поняв, что он уже далеко от тех событий, и покачал головой:

– Жутко вспоминать. Но если б не перетянул снова, ещё туже, верёвкой вот здесь, у локтя, – наёмник потыкал, словно Конан не знал, где полагается перетянуть, чтоб остановить кровь, – так кровью бы и истёк… Но после того, как слюна чёртовой твари перестала действовать на мою плоть, всё стало мало-помалу затягиваться…

Но обе перетяжки из верёвки пришлось оставить, пока не доскакал до столицы Порбессии, которая, кстати, тоже так и называется – Порбессия. И это хорошо, что правая-то рука, моя рабочая, осталась цела – левой я немного наработал бы да наперевязывал. А потом мне уже в городе знакомый табиб-лекарь зашил всё льняными нитками, и помазал какой-то мазью. Воняла она, конечно, жутко, но кровь действительно – совсем перестала течь. Можно стало наложить обычную повязку, снять жгуты верёвочные, и ждать. Ну, на мне всё заживает (тьфу-тьфу!) быстро. Как на кошке. Правда вот рубцы остались – жуть!.. Уж больно спешил этот табиб. Да и трясся весь от страха. Да ты же видишь!

– Да. Жуть. – Конан снова покивал, – А что – твой наниматель? Ты рассказал ему?

– Ну, нет! Тогда бы пришлось возвращать часть денег, которую нам выдали в качестве