Обращение камней - Анатолий Фёдорович Жариков

и дочь

тоскливыми глазами Стеньки.

А тень твоя, неверный след,

ещё скользит подъездом шатким.

И, слава богу, бога нет

на грязно вымытой площадке.

***

Давай проснёмся на аллее,

где не свистят в три пальца раки,

не гадят волки и олени,

и где слоны сломали лавки.

Зимою холодно и в три уже темно,

и памятник всё больше каменеет;

где всё мы растеряли, и давно,

давай проснёмся на аллее.

Как в девятнадцатом, сребристый свет

на ели и уже поддаты еле

влюблённый Пушкин, грустный Фет…

Давай с тобой проснёмся на аллее.

***

Господи, на все века окрест

тёмного и будущего света –

мы бездарно пропили твой Крест -

возврати обратно нас в бессмертье.

***

Мы ищем зло,

чтобы творить добро,

и сыплем соль

на колотые раны.

Домашней водкой

разбавляем ром,

год новый встретив,

мы встречаем старый.

Вот в малой капле

свет Вселенной весь,

под голубей

мы воздвигаем крыши.

Бог – адвокат,

покуда воры есть,

и – прокурор,

пока поэты пишут.

Андрей Платонов. Чевенгур

Полезные брожения в стране,

болезные исканья Птицы Счастья.

И секс с любимой женщиною не

часто.

***

Я умру от скуки в 33,

после золотого юбилея,

что не знал, о том я не жалею,

что не видел, друг мой, досмотри.

Мне сказали: «Первым было слово,

и вторым был первородный грех», –

крепкую и мудрую основу

уготовил наш творец для всех.

Потому обмазанному грязью

скажет хмурый Иоанн: «Колись…»

Я умру торжественно, как праздник

умер, когда люди разошлись.

***

В немом молчанье, крыльев свете,

петле хозяйственной или мониста

и в человечьей ли, в пыли дороги,

в сухой молитве, рваном ритме

стихотворения неодолимо,

с оглядкой тихою на раз, два, три,

плечом, щекой, костяшкой: «Отвори…».

***

Пусть лето плавится, пусть птица стонет,

порвать листы грозится непогода,

поэт подарит из своих ладоней

немного солнца и немного мёда.

Загар, как петля, опояшет шею,

закат опустит кровь сухую в землю,

зашелестит ключами казначея

большой травы просроченное семя.

Мир запылит откормленное стадо,

ревут быки, рога их золотые

прокалывают облако над садом.

И через час твои слова остынут.

***

Мы не умрём, хоть жили неумело,

и не для нас гвоздём поросший крест.

Скажи мне тайну: там, за светом, есть

бумаги лист невыносимо белый?

Лев Толстой. Уход

Софья мышью копошится в кабинете…

Ночь, не спится. Колет узкая полоска света.

В темноте и в свете, в мыслях ложь,

в человечке тайные неправды сплошь.

Тишь бодрит, шумит здоровый пульс.

К бесу всё! Уйду и не вернусь!

Тихо-тихо, чтоб не слышала – она.

И дорога непосильна, зла, бедна.

Вот и всё. Жестоко. Дико. Странно.

Оставайся, Ясная Поляна…

***

От дней Адама

и до наших смут

с войной по странам

всё идут, идут, идут…

***

Придвигайся вся, какая есть,

банный лист, сосновый шок бумаги,

нулевой диагноз, света взвесь,

эротический экспромт бродяги.

Полстакана крови на диете,

дура в небо, колесо с моста.

Муза не бандита, не поэта,

мелочь, никакая простота.

Продолжая наблюдения

Слово, если одно, – пусто,

сердце, если молчит, – мёртво,

пьеса, если есть зритель, – искусство,

финишный акт в трагедии – факт морга.

Вечен народ, в котором почил Сталин,

благополучно расплавил мозги Ленин,

мы объектом заразных болезней станем,

если вылечат нас от лени.

Смерть – утверждение, это компостер жизни,

это всего лишь лишенье плевы, похоже,

смерть – это руки раскинув когда, не чувствуешь ближних,

впрочем, и в жизни часто не знаешь того же.

***

Не стучись, не нужен здесь и там

твой сонет, я пробовал, ребята.

Только прав и Осип Мандельштам:

«А Христа какой мудак (Пилат) печатал?».

***

Дал душу, Господи, спасибо, на день – света.

Но, между нами, мужиками, – что за это?

***

Очередная осень, чи не чи,

и не последняя, по нашим гороскопам,

и каменеют листьев кирпичи

от ужаса, как в Шлиманских раскопках.

Смотри: ладонь изрезал лабиринт,

в какие дни уходят наши реки?

Открыл нутро и золотом сорит

гнедой ноябрь, подарок тёмных греков.

***

Можно было посмеяться просто,

камень бросить в рану мог любой.

Под распятьем не было апостолов,

только Магдалина и любовь.

Пополудни небо при звездах

стало тёмным, и свернулись в узел

дивный мрак на солнечных часах,

на земле необъяснимый ужас.

***

Мать русских городов сошла с ума,

героев воскрешает из дерьма.

Все патриоты, некого послать

и некуда, везде верховна зрада.

Славяне прут гуманитарку с Градом,

Америка советует, как надо.

И снова по своим стреляет блядь.

Квартира

(венок трехстиший)

1.

Квартира нам нужна для того,

чтобы прятать в ней женщину

и слушать дождь за окном.

Чтобы луч света утром

повторял написанные строчки,

забытые вечером.

Однажды мы уйдём

и заберём с собой все вещи и слова.

Для чего нам нужна квартира?

2.

Чтобы однажды оттолкнуться,

и выйти в окно,

нужны крылья.

Чувствуем почву ступнями,

облака плечами и грудью,

слово внутренним сознанием.

Однажды мы оставляем квартиру,

иногда навсегда,

чтобы заменить цветные обои.

3.

Чтобы сделать первый шаг куда-то,

нужна женщина и стены с цветными обоями,

и пол с тёплыми плиточками.

Квартира вбирает в себя:

голоса птиц и людей,

а также тени всякого света.

Ночью в квартире светится окно,

мигает огонёк телевизора,

высоко дышит женская грудь.

4.

Потом мы возвращаемся,

всегда поздно, иногда

изрядно во хмелю и окончательно поздно.

Тогда квартира сдавливает нас,

делает квадратными

или яйцевидными.

Если не успеваем открыть форточку,

мы выламываем окно

и дышим морозным воздухом.

5.

Чтобы услышать из кухни

анекдот или запах лука,

нужно войти с улицы

с охапкой сирени,

пустой головой

и раскрытой грудью.

Жизнь улицы часто разбивает

лицо и руки себе

о дребезжащие стёкла квартиры.

6.

Запах поджаренных подсолнухов

напоминает о земле и солнце,

о полевом разнотравье.

Однако мы запираем двери,

выключаем электрические приборы

и газовую плиту на ночь.

Оставляем только свет в прихожей,

для какого заблудившего странника?

для кого, опоздавшего к ужину?

7.

Это не дождь

из стихов Верлена,

это влажные глаза женщины.

Одна в квартире;

пыль