Кошки-мышки - Вера Каспари

Марк ясен, но не прост. Его терзают комплексы. Хотя он презирает роскошь, она его завораживает. Он не одобряет мою коллекцию стекла и фарфора, обстановку в стиле бидермейер[10], библиотеку, однако завидует культуре, в которой ценится внешний лоск. Замечание о том, что я предпочитаю людей с недостатками, свидетельствует о его уязвимости. Он вырос в среде, которая ценит физическое совершенство, и только в зрелом возрасте узнал истину, открывшуюся мне еще с тех пор, когда я был несчастным толстым юнцом: у слепых, хромых или заик больше зла в душе, и потому они проницательнее остальных. Втайне лелея свою боль, они ищут недостатки и слабости других, а кто ищет, тот найдет. Сквозь телескопические очки я разглядел в Марке слабость, которую, возможно, даже бы не заметил, будь у меня нормальное зрение.

Я не завидую твердости характера Макферсона. Раздробленная кость, разорванные мышцы, шрамы, благодаря которым походка приобретает особую твердость, суровая военная выправка – вот что пробуждает во мне зависть. У моих собственных недостатков – астигматизма, тучности, рыхлого бледного тела – нет столь героического оправдания. Подумать только, серебряный стержень в берцовой кости, подарок умирающего головореза! В самой анатомии этого человека уже есть романтика.

Целый час после ухода Макферсона я безучастно сидел на диване, упиваясь собственной завистью. Вконец измученный, я попытался найти утешение в эпитафии на смерть Лоры, однако фразы не складывались, а слова ускользали. Марк заметил, что я гладко пишу, но мне нечего сказать. Порой у меня мелькала мысль, что мой талант не безупречен… Впрочем, я никогда не осмеливался это признать. Тем воскресным днем я вдруг увидел себя суетливым никчемным толстяком средних лет, напрочь лишенным обаяния. По логике вещей, мне следовало бы презирать Марка Макферсона, однако я не мог. При всех своих недостатках он был тем, кем мне никогда не стать: главным героем повествования.

Героем, но не рассказчиком. Роль всеведущего рассказчика принадлежит мне, и я буду описывать сцены, которые никогда не видел, и воспроизводить диалоги, которые не слышал. Извинения за свою дерзость считаю лишними. В конце концов, я – художник, и мое дело передавать динамику сюжета, точно так же, как я создаю настроение. Я знаю этих людей, их голоса звучат у меня в ушах, и мне достаточно просто закрыть глаза, чтобы увидеть присущие им жесты. Написанный мной диалог будет понятнее, точнее и короче передаст суть характера, чем беседы в реальности, ведь у меня есть возможность отредактировать свое творение, тогда как его герои разговаривали свободно и бесцельно, не думая о том, правильно ли они выстраивают сцену. Когда же я выведу в этой истории самого себя, то постараюсь показать свои недостатки со всей объективностью, словно я ничем не отличаюсь от остальных персонажей этого мрачного романа.

Лорина тетка Сюзан когда-то пела в музыкальной комедии, потом овдовела. О времени своего замужества, которое можно было бы назвать дефисом между карьерой певицы и вдовством, она предпочитает не вспоминать. Во всяком случае, я ни разу не слышал, чтобы она сокрушалась о кончине Хораса К. Тредуэлла. Известие о смерти Лоры побудило ее спешно покинуть летний дом на Лонг-Айленде и перебраться в монументальный особняк в верхней части Пятой авеню. Ее сопровождала одна-единственная горничная, суровая финка Хельга. Именно она открыла Марку дверь и провела его через лабиринт узких и темных коридоров в огромный зал без ковра, где всю мебель, картины, статуэтки и прочие украшения закрывали светлые полосатые чехлы.

Марк впервые оказался в резиденции на Пятой авеню. Ожидая Шелби Карпентера, он мерил шагами длинную комнату, то приближаясь к своему худощавому, облаченному во все темное отражению в большом зеркале с золоченой рамой, то удаляясь от него. Мысли Макферсона занимала предстоящая встреча с безутешным женихом. Шелби Карпентер и Лора собирались пожениться в следующий четверг. Они уже сделали анализ крови и заполнили анкеты для получения лицензии на брак.

Марк это прекрасно знал. Шелби был обезоруживающе откровенен с сержантом, снимавшим предварительные показания. В кармане пиджака у Марка лежала сложенная копия отчета о последнем свидании влюбленных. Казалось бы, ничего необычного, но кое-какие странности все же нашлись.

Лора заразилась лихорадкой выходных дней. С первого майского дня и до конца сентября она вместе с толпой таких же фанатиков каждые выходные ездила в Коннектикут. Ее обветшалый дом, который когда-то служил амбаром, описан в рассказе «Брожение Новой Англии»[11]. Лорин сад страдал от тяжелой анемии, а денег, затраченных на удобрение каменистой почвы, хватило бы на то, чтобы в течение года каждый день покупать одну алую орхидею и букетик Odontoglossum grande по воскресеньям. Однако Лора упорно верила, что экономит огромную сумму, так как пять в месяцев в году приобретает цветы только раз в неделю.

Моя первая поездка за город стала последней: никакие уговоры не могли заставить меня снова сесть в поезд до Уилтона. Шелби оказался куда более покладистым. Иногда Лора брала с собой горничную, Бесси, чтобы избавиться от хлопот по хозяйству, которые, как уверяла она сама, очень любила. В ту пятницу Лора решила оставить их обоих в городе. Сказала Шелби, что ей нужно побыть в одиночестве хотя бы несколько дней, отдохнуть от рекламной кампании крема для лица «Леди Лилит» и подготовиться к медовому месяцу. Нехорошо, если невеста выглядит усталой и дерганой на собственной свадьбе. Шелби вполне устроило это объяснение. Ему даже в голову не пришло, что у Лоры могут появиться другие планы. Наш с ней прощальный ужин тоже не вызвал у него никаких вопросов. Лора планировала (во всяком случае, так она сказала Шелби) выйти из моего дома заранее, чтобы успеть на поезд в десять двадцать.

Они с Шелби работали в одном рекламном агентстве. В пять часов вечера в пятницу Шелби вошел в кабинет Лоры. Она отдала секретарше последние распоряжения, припудрила нос, подкрасила губы и вместе с Шелби спустилась вниз на лифте. Они выпили по мартини в баре «Тропикале», любимом месте сочинителей рекламных объявлений и сценариев для радиопередач. Лора не знала точно, когда вернется, но и не ждала, что Шелби встретит ее на вокзале. К путешествию в Уилтон она относилась как к поездке на метро. Лора пообещала Шелби вернуться в среду и заверила его, что сразу позвонит.

Разглядывая светлые и темные квадраты похожего на шахматную доску деревянного пола, Марк перебирал в памяти все известные факты, когда вдруг понял, что кто-то тревожно наблюдает за его перемещениями. Первое впечатление о Шелби Карпентере Марк составил по отражению в зеркале. На фоне зачехленной мебели Шелби выглядел так, словно сошел с аляповатой киноафиши, украшающей мрачный гранит старинного оперного театра. Темный костюм, выбранный в знак скорби, не скрывал колоритного великолепия Шелби. Подчеркнутая мужественность проглядывала во всем его облике – загорелой коже, ясном взгляде серых глаз, мощных мышцах. Позже, рассказывая мне о той встрече, Марк признался, что его почти ошеломило ощущение чего-то до боли знакомого. Голос у Шелби был чужой, но вот улыбка показалась Марку такой же родной, как собственное отражение в зеркале. Во время всего разговора и при следующих встречах Марк безуспешно пытался вызвать у себя ассоциации из прошлого. Эта загадка страшно его злила. Неудачи словно свидетельствовали, что он теряет хватку. Встречи с Шелби умаляли самооценку Макферсона.