Палачи - Олег Овчинников

— Три глотка! — напомнил Михаил, подавая кружку.

Глядя на него с ненавистью, Олег влил в себя обжигающую горькую жидкость. И еще раз.

— Все? Доволен? — зло спросил он. — Это чифир какой-нибудь по рецепту Камня?

— Зачем чифир? Просто чай, — спокойно ответил Столяров. — Специальный, выводящий из запоя. На то, чтобы прокапывать тебе реланиум с панангином, извини, нет времени.

— Да что ты заладил: нет времени, нет времени! Нет времени на что? Вернее… до чего?

— Садись… — Михаил похлопал Гарина по плечу. — Голова прояснилась? Тогда поговорим. Кстати, ты не в курсе, где сейчас Пельмень?

— Без понятия. Когда все случилось, я пытался с ним связаться. Написал, какого числа похороны и куда подъезжать, и послал сообщение на все адреса, какие знал. Он так и не появился. Даже на письма не ответил.

— Может, твои сообщения до него не дошли?

— Все может быть. Вообще-то он хвастался, что может жить и работать где угодно, хоть на дрейфующей льдине, хоть на островке в Тихом океане, лишь бы там были банкомат и интернет.

— Ну да, банкомат… Он ведь опять взломал систему безопасности крупного банка. Через три недели после того, как я отмазал его по всем прошлым статьям. Ну не урод? Не дай Бог попадется он мне на пути. Моментально получит в рыло!

— Я про банк не знал. Так ты нашел меня, чтобы спросить о Пельмене?

— Не только. Я знаю, тебе это будет неприятно, но нам придется поговорить о том, что произошло двенадцатого октября.

«О нет!» — мысленно простонал Олег, но вслух не произнес ни слова. В какой-то мере он был готов к такому повороту разговора. В этом заключалась особенность Столярова. Он не просто делал больно, он делал максимально больно. Покойный Дизель все-таки был прав. Палач, настоящий Палач…

— Я начну с карты, ладно? Так мне привычнее.

Поразительно, но Михаил как будто оправдывался перед ним. Он достал из внутреннего кармана пиджака ручку и свернутое в несколько раз бумажное полотно, как оказалось — карту Европы, причем довольно подробную. Даже сложенная пополам она едва помещалась на столе.

— Значит, как ты, несомненно, знаешь, двенадцатого октября этого года в двенадцать часов двадцать одну минуту потерпел крушение немецкий самолет, следовавший по маршруту Берлин — Киев. Он разбился при посадке. Рухнул на взлетно-посадочную полосу под таким углом, словно пилоты были уверены, что до земли им еще километра два. Все сто пятьдесят четыре пассажира и восемь членов экипажа погибли.

Столяров склонился над картой и обвел кружком черный самолетик, больше похожий на крест, нарисованный к северу от Киева. Условное обозначение аэропорта.

— Дальше. Через одиннадцать минут после этого, в двенадцать тридцать две, потерпел крушение самолет прибалтийских авиалиний, следовавший из Таллинна в Ларнаку. Он упал в районе Белой Церкви, в ста шестнадцати километрах от места падения первого самолета. Из ста двадцати трех человек, бывших на борту, не уцелел никто.

Михаил сделал вторую отметку.

— И наконец, российский чартерный рейс Анталья — Москва. Связь с ним была потеряна еще до пересечения украино-российской границы. С экранов радаров самолет пропал приблизительно здесь. — Он нарисовал третий кружок примерно посередине между населенными пунктами Унеча и Стародуб. — Обломки обнаружили спустя четыре часа. Установленное время падения — двенадцать часов пятьдесят две минуты. Погибло… — Столяров вздохнул. — Погибли все.

— И к чему эти кружочки? — спросил Гарин. — Зачем ты вообще мне это все рассказал? Я слышал то же самое раз сто из выпусков новостей.

— Значит, ты знаешь и официальную причину тройной катастрофы?

— Которую из них? Человеческий фактор? Отказ системы связи? Плохие погодные условия? Конечно, знаю. Только… Что значит официальную? Есть и другая?

— Есть. — Михаил кивнул. — За четыре минуты до первой катастрофы, то есть в двенадцать семнадцать, немецкий самолет заходил на посадку с севера по широкой дуге, вершина которой находится вот в этой точке. Два других самолета следовали регулярными курсами и были в это же время, соответственно, здесь и здесь.

Столяров сделал три новые отметки. При этом ему пришлось вдвое уменьшить радиусы кружков, чтобы они не пересеклись друг с другом.

— Что это? — подался вперед Олег. — Бермудский треугольник?

— Хуже. Припять и ее окрестности.

— Что ты имеешь в виду? С самолетами что-то произошло, когда они пролетали рядом с Зоной? Что это было? Выброс? Электромагнитный импульс? Оружие? — Гарин осекся. — Пси-оружие?

— Дай-ка кружку, — вместо ответа попросил Михаил. Он сделал несколько глотков, потом весь сморщился, будто собрав лицо в кулак, и шумно выдохнул. — Дрянь редкостная, но мозги прочищает хорошо, — прокомментировал он и заговорил, глядя на свое отражение в черной, как гудрон, жидкости: — Когда-то я знал одного… Не могу сказать «человека», язык не поворачивается… Знал, скажем так, кое-кого. И этот кое-кто как раз специализировался на удаленном психическом воздействии. Более того, он по непонятной причине всегда тяготел к масштабным авариям на транспорте. Начинал с массовых автокатастроф: Киев, Санкт-Петербург, Берлин. Потом был «Датский клевер», когда три пассажирских поезда столкнулись в одной точке, где их вскоре догнал состав с метанолом. Потом едва не отправился на дно крупнейший океанский лайнер, и только благодаря усилиям норвежской полиции удалось избежать жертв. Я скажу тебе больше, Олежка. В последний раз этот кое-кто был замечен как раз в районе Припяти.

— Чушь! — уверенно сказал Олег. — Почему ты не назовешь его по имени? Пси-Мастер мертв. Я убил его.

Когда Столяров не ответил, он заговорил снова, сперва негромко, но с каждой новой репликой повышая тон:

— Зачем ты… Зачем ты все это придумал, Миша? Ты засиделся в штабе? Тебе не хватает третьей звезды на погонах? Или просто захотелось свежей крови? Ты слишком давно никого не убивал, так? В этом все дело? Люди погибли, их не вернуть. Марину не вернуть. А ты… Что за бредовые идеи? Что за кружочки на карте? Откуда взялись эти двенадцать часов семнадцать минут? Почему ты молчишь? Почему ты не смотришь мне в глаза, Миша?

— Все сказал? — Михаил в упор уставился на Гарина, и тот поежился под его взглядом. — Это хорошо. Теперь пей. Пей и слушай.

Олег послушно отхлебнул из кружки и не почувствовал вкуса.

— Немцы первыми расшифровали показания черного ящика, уже через неделю после катастрофы. Судя по записям бортовых самописцев, все системы самолета функционировали в штатном режиме. Никаких происшествий на борту зафиксировано не было. Никаких намеков на теракт. Что же касается человеческого фактора… За несколько минут до посадки пилоты перестали отвечать на команды диспетчера. Разговаривать друг с другом они тоже перестали. Если не считать странного набора звуков, который, насколько мне известно, так и не удалось расшифровать. Пятнадцать секунд неразборчивой речи посреди полной тишины. Аудиозапись есть в свободном доступе, так что ты тоже можешь попытать счастья.