Небеса на земле. Научный взгляд на загробную жизнь, бессмертие и утопии - Майкл Шермер

Итак, мы творим и изобретаем, строим и конструируем, пишем и поем, выходим на театральные подмостки и спортивные арены для того, чтобы заглушить ужас осознания собственной смертности. Цивилизация есть продукт не амбиций, а страха.

Позволю себе высказать сомнения. Во-первых, неочевидно, почему сознание смертности заставляет людей испытывать ужас, защищать свою культурообусловленную картину мира или испытывать потребность в повышении самооценки. С тем же успехом оно могло бы делать людей более доброжелательными к ближним — в одной экзистенциальной лодке плывем! Во-вторых, почему это отчаяние не заставляет людей вообще покончить с созиданием и творчеством, бессмысленным в долгосрочной перспективе, если не в ближней? В-третьих, ученые — последователи ТМТ признают, что их теория во многом зависит от неосознанных состояний ума, которые невероятно трудно распознать и для возникновения которых необходима тонкая настройка мозга.

Сторонники ТМТ доходят до предположения, будто наши палеолитические предки преждевременно умирали от страха смерти. С чего бы? Группы гоминид, выработавшие религиозные ритуалы с целью ослабления страха смерти, имели больше шансов на выживание. «Существо, в котором пробивается осознание своей смертности, не имеющее системы религиозных верований, которые подавляли бы возникающий вследствие этого страх, едва ли смогло бы двигаться вперед в неизведанное и идти на риск, необходимый для выживания, собственного или своей группы», — полагают Шелдон Соломон и его коллеги.

Яркая картина, но ей недостает эмпирических свидетельств и она не столь правдоподобна, как конкурирующие гипотезы эволюционных источников культуры и религии и обусловливающих их психологических процессов. Человеческое поведение управляется множеством причин, и страх смерти является лишь одной из движущих сил креативности и продуктивности, если является ею вообще. Способность к логическому мышлению — это характеристика нашего мозга, развившаяся настолько, чтобы позволить нам находить закономерности и устанавливать взаимосвязи в целях выживания и продолжения рода в среде обитания наших эволюционных предков. Логическое мышление — часть нашей когнитивной структуры, и, как только оно сформировано, его можно использовать для анализа проблем, на решение которых оно изначально не было рассчитано. Психолог Стивен Пинкер говорит о незамкнутой комбинаторной системе формирования рассуждений и отмечает, что, «даже если она сформировалась для решения повседневных задач, таких как приготовление пищи и защита родственных союзов, ей невозможно запретить строить предположения, вытекающие из других предположений»[34]. Способность к логическому мышлению и коммуникации посредством символов используется в охоте, навык которой, безусловно, более важен для выживания, чем умение контролировать страх смерти. Сторонники ТМТ предполагают, что, «прежде чем решиться на охоту или исследование новых территорий, ранние Homo sapiens исполняли ритуалы и рассказывали истории о том, как духи помогут им сразить мамонтов, леопардов и медведей и защитят от потенциальных опасностей физического мира»[35]. Действительно, некоторые толкователи доисторических изображений бизонов, лошадей, зубров и оленей в пещерах Альтамиры, Ласко и Шове объясняют их появление магическими ритуалами охотников, однако скептики отмечают, что на многих из этих животных на данных территориях не охотились (там не были найдены их кости), зато другие животные, являвшиеся обычным объектом охоты (их кости с отметинами от оружия в изобилии присутствуют в пещерах и их окрестностях), в наскальной живописи не встречаются[36]. В любом случае, какое отношение символическая магия охоты имеет к страху смерти?

Возможно, это проявление когнитивной способности более практического характера, как предполагает профессиональный следопыт (и историк науки) Луис Либенберг, считающий нашу способность к логическому мышлению и символической коммуникации побочным продуктом базовых навыков, выработанных нашими предками в процессе охоты на дичь, причем отправной точкой стала способность к проверке гипотезы. «По мере появления новой фактической информации в процессе преследования дичи гипотезы приходилось пересматривать или заменять лучшими. Гипотетическая реконструкция поведения животных, возможно, помогала охотникам предугадывать и предсказывать перемещения добычи. Эти прогнозы служили текущей проверкой гипотез»[37]. Совершенствование навыков следопыта задействовало еще один когнитивный процесс, называемый моделью психического состояния человека (Theory of Mind, ToM), — чтение мыслей, в ходе которого охотники помещали себя в сознание преследуемого животного и представляли его мысли, чтобы предсказать действия.

На мой взгляд, это значительно более правдоподобное объяснение эволюции символического мышления, чем страх смерти. Когда создана нейронная архитектура, способная заключить, скажем, «лев спал здесь прошлой ночью», можно подставить вместо «льва» любое другое животное или предмет, заменить «здесь» на «там», а «прошлую ночь» — на «следующую ночь». Предметные и временные элементы процесса мышления взаимозаменяемы. Как объясняет Пинкер в своей книге «Как работает мозг», эта взаимозаменяемость является побочным продуктом нейронных систем, формировавшихся под базовые умения рационального мышления, такие как способность выследить животных, чтобы прокормиться[38]. Именно процесс комбинаторного логического мышления снизу вверх, включающий индукцию (рассуждение от конкретных фактов к общим выводам) и дедукцию (рассуждение от общих принципов к конкретным предсказаниям), позволил людям перейти от базовых навыков выживания вроде охоты и собирательства к более абстрактным концепциям, таким как смерть, загробная жизнь, душа и Бог. В этом смысле религия — это не непосредственное приспособление к условиям жизни, а побочный результат способностей к абстрактному мышлению.