Харассмент - Кира Ярмыш

Она снова вспомнила, как вчера гладила его по руке. На этот раз в памяти всплыли подробности вроде рельефа бицепса, который она ощутила сквозь ткань пиджака. Пожалуй, он все же ничего. В конце концов, усредненная привлекательность – тоже привлекательность, разве нет?

Инга обнаружила, что уже минуту задумчиво скользит по Илье взглядом. Она тут же отвела глаза и глотнула воды. Ну что за дура. Только что переживала, что Илья будет к ней подкатывать или уволит за неуместное поведение, а теперь сама фантазирует черт знает о чем.

– На следующей неделе у меня встреча с клиентом, и я хочу взять на нее тебя, – тем временем говорил Илья.

– Меня? – не сразу сообразила Инга, отвлекшись на свои размышления. – Конечно, но я думала, с тобой Алевтина обычно ходит.

Алевтина была начальницей их отдела. Три человека в нем – она сама, Галушкин и Инга – отвечали за внешние коммуникации, а Мирошина и Аркаша – за внутренние. Бурматов же заведовал всем департаментом коммуникаций, куда входил еще и огромный отдел маркетинга, занимавший почти весь их этаж.

– Обычно да, но я хочу вас познакомить, потому что тебе теперь придется много с ними работать. Алевтина, кстати, тебя хвалила.

– Да? – Инга чувствовала, как с каждым новым словом Ильи у нее в груди разливается блаженная теплота.

– Да. И вообще все в команде довольны твоей работой. И я, но я это уже сказал. Ну что, ты доела, пойдем?

Они расплатились и направились к выходу. В дверях Инга опять вспомнила о пятне на блузке и пропустила Илью вперед. Ей сейчас особенно не хотелось, чтобы он заметил в ней какой-нибудь изъян.

Мать позвонила вечером, как только Инга переступила порог своей квартиры.

– Ты помнишь, что обещала привезти мне фотоаппарат? – с ходу спросила она.

Инга мысленно застонала.

– Я не успела сегодня к тебе заехать. Он тебе очень нужен?

– Конечно, очень. Я, можно сказать, всю неделю живу в ожидании этого фотоаппарата.

– Могла бы сказать, что живешь в ожидании меня!

– Ты меня отлично поняла.

Вздохнув, Инга плюхнулась на кровать.

– Хорошо, я завтра с утра за ним заеду.

– Большое спасибо. Тут, между прочим, очень красиво. И я довязала скатерть. Приедешь, похвастаюсь.

Инга отключилась и вытянулась на кровати во весь рост, глядя в потолок. Потом расстегнула пуговицы на блузке, не вставая, стащила ее с себя и швырнула на пол. Ехать с утра в квартиру матери, а потом еще два часа на дачу совершенно не хотелось, но отказаться было невозможно. Инга пообещала, что вознаградит себя чем-нибудь особенным на следующих выходных.

Утром, когда она проснулась, за окном моросил дождь, а айфон показывал температуру +1. Ингина решимость быть примерной дочерью подверглась серьезному испытанию. Отступать, однако, было некуда, поэтому она поплелась в ванную, где полчаса простояла под горячим душем, а потом сварила кофе и уселась с кружкой за стол перед окном. Она говорила всем, что сняла квартиру из-за этого стола – в сущности, он представлял собой неимоверно широкий деревянный подоконник, за которым было удобно сидеть на высоком стуле и смотреть на улицу. Инга жила на втором этаже, и ее окна выходили во внутренний двор, в центре которого рос каштан. Ей никогда не надоедало на него смотреть. Летом, когда на нем распускались листья, даже стены домов вокруг словно зеленели; зимой его крона казалась воздушной, как облако. Любимой частью Ингиного дня было сидеть за подоконником, пить кофе и задумчиво разглядывать каштан в окне. Если у нее по утрам было на это время, она сразу чувствовала, что живет очень правильной, осознанной жизнью.

Это ощущение, хоть и с опозданием, пришло и сегодня, поэтому за фотоаппаратом Инга поехала в хорошем настроении. Из квартиры матери – той, в которой она сама прожила большую часть жизни, помчалась на вокзал, надеясь успеть на хорошую электричку. Ей повезло: электричка отходила через десять минут. В начале ноября на дачу уже никто не ездил, поэтому внутри было почти пусто. Инга устроилась у окна в середине вагона и закуталась в шарф. По стеклу ручейками бежали капли.

Мать обожала дачу. Она готова была проводить на ней все выходные и отпуск в любое время года и постоянно занималась ее усовершенствованием – делала ремонт, утепляла, шила шторы, вешала и перевешивала картины, вязала пледы. Единственное, чего она категорически не делала, – ничего там не сажала. Для большинства людей дача означала огород – но только не для ее матери. Мать говорила, что это место творчества и она не собирается убивать его такой пошлостью, как грядки.

Участок достался Ингиному отцу – он работал иллюстратором в советском издательстве, и всем сотрудникам полагалось по несколько соток в садовом товариществе. Дом родители построили сами по отцовским чертежам, поэтому он получился особенным, непохожим на типовые дачные постройки. В детстве, проезжая по поселку на машине, Инга всегда с тревогой рассматривала другие дачи, боясь, что встретит ту, которая понравится ей больше, но, подъезжая к своей, каждый раз выдыхала с облегчением – никакая не могла с ней сравниться. Дом был несимметричный, с пристройками и верандами, с окнами под острыми козырьками и даже с флюгером, и походил на замок из сказки, спрятанный в лесу. Внутри он тоже казался ей замком со множеством секретных мест и загадочных предметов – потайные шкафы, деревянные чемоданчики с отцовскими красками, где она каждый раз находила новые наброски, коробка с пожелтевшими газетами, пишущая машинка, мамины гербарии и вазы, которые она привозила из путешествий. Все это Инга обожала рассматривать, когда была маленькой, и даже теперь, приезжая на дачу, испытывала легкое благоговение. Там всегда находилось что-то, чего она раньше не замечала. Особенно после смерти отца. Случайно наткнувшись на его трубку, позабытую на полке за часами, или рисунок, сделанный на полях книги, Инга ощущала трепет, словно нашла еще один недостающий кусочек шифра, который рано или поздно сложится целиком и приведет ее к спрятанному сокровищу.

При всей своей сентиментальной значимости дача нисколько не интересовала Ингу с хозяйственной точки зрения, но мать, кажется, была этому только рада: она ревностно желала обустраивать быт сама. Инга ничего не имела против такой увлеченности, хотя порой это все же начинало казаться ей нездоровым. Несколько раз они крупно ругались из-за того, что Инга хотела приехать на дачу с друзьями или с молодым человеком, а мать отказывалась с нее уезжать.

Выйдя на станции, Инга обнаружила, что дождь перестал. Было холодно, но безветренно, в сером небе появились просветы. Вместе с Ингой вышло всего несколько человек. Она дошла до конца платформы и, прежде чем спуститься, оглядела парковку. Мать она заметила сразу. Ее вообще трудно было не заметить – на фоне остальных людей, одетых в черно-серое, она выделялась бордовым пальто и короткими белоснежными волосами. Сейчас она стояла, прислонившись к капоту машины, и курила, пристально, без тени улыбки, наблюдая за приближением Инги.

– Ты не думала подстричься? – было первое, что она спросила.