Наполеон. Книга 1. Путь к славе - Игорь Пронин

— Удивительная у вас способность, — сказал Ханс, выглянув зачем-то в окно кареты. — Говорю с вами, будто с земляком. А ведь когда впервые увидел вас — едва понимал!

— Просто вот так получилось, неожиданно открылся талант, — пожал плечами Остужев и утер пот со лба. — Далеко ли нам еще?

— Нет, с четверть часа, — уверенно ответил пруссак. — Я говорил с кучером, он из Эльзаса. Не находите ли, что на улицах многовато вооруженных людей?

— Революция… — пробормотал Остужев, косясь в окно. — Монархия свергнута, а без Богом данного короля кто может чувствовать себя в безопасности?

— Ну, женщин-то на улицах много. И каких женщин! — Ханс причмокнул, и воспитанный в строгости Александр почувствовал неловкость. — Эти фрау… Ради них стоило прокатиться по Парижу. А если женщины ходят без провожатых, без опаски, значит, не так уж все плохо. Тогда почему так часто вижу я в этих кварталах, так близко от Конвента, людей с мушкетами?

Ханс лукаво посмотрел на Остужева, словно учитель, задавший ученику задачку с подвохом. Немного помедлив с ответом, Остужев решился:

— Люди Конвента? Я слышал, недавно были волнения в пригородах. Говорят, туда вводили войска и позже многих из восставших казнили.

— Санкюлоты. — Ханс посерьезнел и выпрямился. — Отребье. Они хотели вернуть якобинцев, Робеспьера, они снова желали казнить и казнить — их забавляет вид крови! Я ненавижу нищих, герр Александр Остужев. Судите меня, как вам угодно, но человек, который не смог отыскать себе иного места в жизни, как только самое последнее, и остается на нем, плодя, как они обычно делают, новых и новых глупых детей со своей дурной женой, не нашедшей себе иного мужа… Их нужно отстреливать, как диких зверей, время от времени. Как хищников! Потому что от поколения к поколению они становятся все злее и все глупее.

— Позвольте! — Александр изумленно вскинул брови. Ханс всегда казался ему спокойным, не слишком образованным, но добродушным слугой. — Позвольте, Ханс! Вы не можете так говорить о людях, которых жестоко угнетали Бурбоны! Они поднялись и сбросили ненавистную им королевскую власть!

— И это говорит подданный российского самодержца? — усмехнулся немец. — А только что вы упоминали о власти Богом данного короля. Да, их угнетали. Только вопрос: сами ли они поднялись? Или их злобу и глупость кто-то просто использовал? В любом случае, как только к власти пришли такие, как они, начались казни. Якобинцы убивали целые семьи, женщин и детей, лишь потому, что те были — аристократы! И странным образом их имущество оказывалось… Ну, оно всегда у кого-то «оказывается», верно? Я очень рад, что Франция смогла стряхнуть с себя и братьев Робеспьеров, и всех остальных. Теперь террор можно закончить. Но санкюлотам из предместий это не по душе. Ведь тот, кто не желает трудиться, не хочет учить своих детей ничему, кроме злобы, всегда останется нищим. Терять им нечего, но кровь они любят. Я рад, что Баррас и другие показали им цвет их собственной крови, когда расстреливали рабочих.

— Вы как-то… удивляете меня, Ханс… — Остужев как бы невзначай положил руку на чемодан, за которым на сиденье лежал пистолет. Уж очень разошелся пруссак. — Если на то пошло, то скорее я должен защищать аристократов, а вы — санкюлотов.

— Много вы обо мне знаете! — Ханс добродушно рассмеялся. — Так вот о людях с мушкетами прямо тут, в сердце Парижа. Санкюлоты побеждены, Александр, предместья залиты кровью. Кому теперь пора взяться за мушкеты?

— Роялисты? — Остужев усмехнулся. — Парижане никогда не поддержат сторонников короля. Они будут драться до последнего, и санкюлоты, и буржуа. Против роялистов сплотятся все.

— Да? А почему крестьяне Вандеи продолжают сражаться за короля, который их угнетал, за ненавистное всем духовенство, даже зовут на помощь вечных врагов-англичан? Все это странно, не правда ли? Вот сядет иной человек за стол, образованный такой человек… Ну хоть бы ваш начальник, герр Штольц. Сядет и расскажет, как все устроено, кто за кого и кто против кого. А потом выйдешь на улицу, тряхнешь головой, да и увидишь, что все как-то совсем иначе.

Еще в самом начале их поездки Карл Иванович учил Остужева никому за границей не доверять. Уже в Польше стал требовать, чтобы Александр всегда был при оружии. Лично отвез молодого секретаря к знакомым уланам, которые учили его стрелять. Штольц попросил их и к сабле приучить руку Остужева, но уланский майор только отмахнулся: на это нужно больше времени, чем пара дней. Зато Остужев видел, как слегка размялся сам Карл Иванович — в свои пятьдесят лет он имел немалый живот и сильно вспотел, но в дружеской рубке не уступил улану. Александру все это показалось весьма странным: все же они лишь дипломаты, и их оружие — переговоры, документы, иногда деньги. Впрочем, о цели их миссии во Францию и об инструкциях, полученных Штольцем лично от графа Аракчеева, секретарь ничего знать не мог. И это волновало, обещало нечто удивительное… Но не такое же: Ханс, их добрый слуга, на глазах превращался в кого-то другого, незнакомого и опасного! Всегда все знающего, опытного начальника рядом не было. Остужев осторожно скосил глаза на пистолет.

— Любезный Ханс, вы что-то хотите мне сказать этими речами?

— Возможно, Александр Остужев. Вы мне симпатичны вашей молодостью, незрелостью, детской наивностью… Возможно, я хочу вам сказать: будьте тверже. И никогда не спешите верить тому, что вам говорят. В наши времена люди редко говорят правду.

Ханс смотрел Александру прямо в глаза и слегка усмехался. «Кучер из Эльзаса! Они могут быть знакомы! — пронзила мозг Остужева простая мысль. — Да туда ли мы вообще едем, куда собирались?! А у меня чемодан Штольца, там нечто очень важное!»

— Штольц ведь не кажется вам наивным человеком, правда? — Немец будто прочел его мысли. — Вы нравитесь мне, Александр. И старику Карлу нравитесь. Да, кучер наш не случайно немец. Это проверенный, давно известный мне человек. Думайте о моих политических воззрениях и моей жестокости что хотите, но речь сейчас пойдет о другом. Люди с мушкетами на улицах Парижа! И чемодан, который вы везете, Александр. Эти люди хотят чего-то большего, чем расстрелы санкюлотов. Например, короля, что пришлют из Англии. А чемодан — оружие, с помощью которого мы им этого не позволим. Вот что я уполномочен вам сообщить. Только это — не все.

— Кто вы, Ханс? — Добродушный пруссак стал совсем не похож на себя. Остужев положил руку на пистолет. — Вы друг или враг?

— Друг, — уверенно ответил Ханс. — А еще я специалист по некоторым вопросам. В частности, это я убедил Карла не брать чемодан с собой, отправляясь на прием к Богарне. И уверен, я был прав. Вот только теперь по некоторым признакам я вижу, что наша предосторожность и даже выбор окольного пути не помогли. Враги здесь. Карета спереди, карета сзади. Нас взяли в клещи и скоро атакуют. Люди с мушкетами… На нас еще не набросились, потому что это может спровоцировать ненужную перестрелку на улицах Парижа, которая, не дай бог, перерастет в очередной мятеж. Все может вот-вот вспыхнуть! А этого не нужно ни нам, ни им. Значит, они атакуют в укромном месте. И такое место я им, к сожалению, предоставил, составляя план поездки. К дому Жозефины Богарне мы подъедем сзади, а там довольно обширный и пустынный в это время сад. Там нас ждет засада.