Последний побег - Трейси Шевалье

Шелестели листья под ветром, и пели птицы. Хонор услышала, как Томас приподнял сиденье на козлах, под которым, наверное, был оборудован ящик для всяких вещей. Она слышала его тихий голос — он разговаривал с лошадью, убеждая ее, что поблизости нет ни пум, ни волков. (Ах, если бы кто-нибудь убедил в этом Хонор!) Лошадь отвечала приглушенным ржанием.

Хонор поднялась и оправила юбки. Она так и не смогла облегчиться: в лесу, в отсутствие привычного уединения у нее внутри все напряглось. Хонор огляделась по сторонам. «Я теперь так далеко от дома, — подумала она. — И совершенно одна». Она поежилась и скорее побежала обратно к повозке — единственному островку безопасности.

Они с Томасом уселись на козлах, старик дважды притопнул ногой, и лошадь медленно тронулась с места. Завтрак, похоже, взбодрил Томаса. Он по-прежнему не заводил разговоров, но начал мурлыкать какую-то мелодию, нечто похожее на псалом. Вскоре тихий напев старика, скрип повозки, дребезжание конской сбруи, шум ветра и птичьи трели вкупе с мельканием древесных стволов и видом дороги, бесконечно тянущейся впереди, убаюкали Хонор. Она не заснула, но впала в спокойное созерцательное состояние, знакомое ей по собраниям. Будто у них с Томасом проходило маленькое — на двоих — собрание, прямо на козлах повозки. Хотя Друзья на собраниях обычно не напевают псалмы. Хонор закрыла глаза и позволила своему телу тихонько раскачиваться в ритме движения повозки. Успокоившись, она погрузилась в себя и стала ждать озарения внутренним светом.

На молитвенных собраниях не всегда удается сосредоточиться. Очень многое отвлекает. Порой ее мысли продолжают вертеться вокруг мирских повседневных дел, или у нее сводит ногу, или она вспоминает, что забыла выполнить какое-то мамино поручение, или вдруг замечает пятно на белом капоре соседки. Утихомирить свой разум — непростая задача, она требует внутренней дисциплины. Хонор почти всегда удавалось обрести некое подобие покоя, но гораздо труднее бывало достичь истинной глубины внутреннего света, этого дивного ощущения, что Господь пребывает с тобой. Разумеется, Хонор никак не могла ожидать, что озарение наступит посреди дремучего леса в Огайо, да еще в компании старика, который мурлычет псалмы.

Но теперь, сидя на козлах повозки, увозящей ее на запад, Хонор начала ощущать чье-то присутствие. Словно она не одна. Да, конечно, с ней Томас, но было и что-то еще. Что-то большее: воздух словно звенел, а в душе Хонор поселилась уверенность, что некая высшая сила сопровождает ее на пути в глубь Огайо. Она никогда не переживала подобный опыт столь явственно и ощутимо и впервые в жизни почувствовала внутренний призыв заговорить, хотя раньше никогда не высказывалась на собраниях.

Хонор уже открыла рот, как вдруг услышала странный звук. Далеко позади раздавался какой-то шум. Но уже в следующий момент стало понятно, что это топот лошадиных копыт, и лошадь мчится во весь опор.

— Кто-то догоняет нас, — произнесла она. Это были первые слова, сказанные ей Томасу за весь день. И Хонор собиралась сказать иное.

Томас обернулся и прислушался. Когда он услышал топот копыт, его глаза, прежде не выражавшие ничего, вдруг сделались напряженными, обнаружив некий сокрытый смысл, который Хонор не смогла разгадать. Томас посмотрел на нее, словно хотел сообщить ей о чем-то без слов.

Хонор отвела взгляд и тоже обернулась назад. Вдалеке на дороге маячила темная точка. Томас трижды притопнул ногой.

— Расскажи мне о своей сестре, — попросил он.

— Что?

— Расскажи о своей сестре… которая умерла. Как ее звали?

Хонор нахмурилась. Ей совсем не хотелось говорить о сестре, когда к ним приближался неизвестно кто, и атмосфера в повозке сделалась напряженной. Но Томас не беспокоил ее расспросами всю дорогу, за что она была ему благодарна.

— Грейс, — ответила Хонор. — Она была старше меня на два года.

— Она должна была выйти замуж за кого-то из Фейсуэлла?

Звук приближался, и его уже можно было различить: одна лошадь, идет галопом, одна подкова толще, чем остальные, что создает характерный неровный топот.

— Он… он англичанин. Адам Кокс. Из нашей деревни. Переехал в Огайо, чтобы помочь брату в лавке. В Оберлине.

— А что за лавка?

— Мануфактурная.

Томас покачал головой. Хонор вспомнила, о чем писал Адам.

— Полотняных товаров.

Он оживился:

— Полотняная лавка Коксов? Я знаю ее. На Мейн-стрит, к югу от колледжа. Один из них что-то совсем занемог. — Он опять трижды притопнул ногой.

Хонор вновь оглянулась. Теперь уже всадника было видно: мужчина на гнедом коне.

— Ну а ты почему с ней поехала?

— Я… — Хонор не хотелось рассказывать незнакомому человеку о Сэмюэле.

— И что ты теперь будешь делать, оставшись одна, без сестры?

— Не знаю.

Вопросы Томаса были прямыми и колкими, а последний вошел в ее сердце, точно игла, прокалывающая чирей. Нарыв вскрылся, и Хонор расплакалась.

— Прошу прощения, мисс, — прошептал Томас. — Вероятно, эти слезы нам очень помогут.

Всадник уже догнал их. Он придержал коня рядом с повозкой, и Томас натянул поводья, останавливая свою серую лошадку. Гнедой жеребец поприветствовал ее тихим ржанием, но та стояла с безучастным видом, не проявляя интереса к ее новому спутнику.

Хонор вытерла слезы, быстро взглянула на всадника, а потом сложила руки на коленях и опустила голову. Мужчина был очень высоким, с обветренной, дочерна загорелой кожей, какая бывает у тех, кто много времени проводит на свежем воздухе. Мужественное лицо, светло-карие глаза. Его можно было бы назвать красивым, если бы в выражении его лица наблюдалась хоть толика теплоты, но его взгляд был настолько безжизненным и равнодушным, что Хонор невольно поежилась. Она вдруг осознала, что они с Томасом совершенно одни на этой пустынной дороге. И она сомневалась, что у старого Томаса был револьвер — как тот, что висел на поясе у незнакомца, нагнавшего их в лесной чаще.

— День добрый, Донован, — обратился Томас к всаднику.

Тот улыбнулся, но улыбка никак не смягчила его лицо.

— Старина Томас и девушка-квакерша, как я вижу? — Он протянул руку и приподнял оборку капора Хонор. Она резко дернула головой, отстраняясь, и он рассмеялся. — Просто хотел убедиться. А то с квакеров, знаешь ли, станется обрядить негритоску в свои квакерские наряды. Но я давно раскусил этот трюк.

Донован снял свою старую помятую шляпу и кивнул Хонор, которая смотрела на него во все глаза, озадаченная его словами.

— Перед квакером не обязательно снимать шляпу, — произнес Томас. — Они не верят в такие условности.

Мужчина усмехнулся:

— Я не могу забывать о хороших манерах лишь потому, что у девушки-квакерши есть свои взгляды на данный вопрос. Мисс, вы же не возражаете против того, что я сниму перед вами шляпу?