Верни мне мои легионы! - Гарри Тертлдав

Поняв, что оторваться от преследования не удастся, мятежники остановились и выстроились в боевую линию. Арминий подумал, что у врагов мало шансов уцелеть в бою. Но с другой стороны, шансов убежать у них и вовсе не было, а если бы их настигли на бегу, наверняка бы перебили. Яростное сопротивление в боевом строю дарило паннонцам хоть какую-то надежду, и, хотя Арминий не верил, что при сложившихся обстоятельствах противник может спастись, он все же предостерег своих бойцов:

— Будьте готовы! Они хотят пойти на прорыв!

— Пусть только попробуют, — прорычал один из могучих светловолосых воинов, и его товарищи одобрительно рассмеялись.

Нет, германцев не смутишь внезапным натиском!

Вражеский командир выкрикнул приказ, и паннонцы с яростью демонов устремились на отряд Арминия. Облик германцев, их бронзовые шлемы и маленькие щиты — все это выдавало в них воинов вспомогательного подразделения, и неприятельский командир решил, что с ними будет легче справиться, чем с легионерами. Что ж, пусть думает, что хочет. Думать — еще не значит сделать.

— Седат! Саккел! — выкрикивали паннонцы имена своих богов: владыки огня и небесного кузнеца-молотобойца.

Правда, сами они пустили в ход более острые орудия, чем молот.

Паннонцы ударили по германцам почти так же слаженно, как ударили бы римляне, но и бойцы Арминия встретили их куда более сплоченно, чем сделали бы это, сражаясь в родных лесах. Впрочем, сейчас не было смысла сравнивать, чья выучка лучше: при численном превосходстве одной из сторон, на подмогу к которой к тому же спешили легионеры, исход схватки был предрешен.

Но, хотя сражению суждено было завершиться победой германцев и римлян, потери в нем все-таки должны были понести обе стороны.

Приблизившись, паннонцы обрушили на отряд Арминия град копий, и один из германцев вскрикнул: наконечник пробил его правую руку. Еще одно копье ударило в щит Арминия. Паннонцы воспользовались римской тактикой, пустив в ход пилумы с окованными мягким железом древками. Вонзившись в щит, такое копье оттягивало его вниз, а железо не позволяло обрубить древко. Чтобы извлечь копье из щита, требовалось время, которого не было в бою, поэтому Арминий просто отбросил щит в строну. Римлянин наверняка смешался бы, оставшись без щита, но Арминию не впервой было так сражаться, хоть это и делало его более уязвимым. На родине он привык драться с мечом в одной руке и с копьем в другой.

Паннонец, с которым схватился Арминий, надежно прикрывался от выпадов копья германца большим легионерским щитом; острый меч то и дело выстреливал из-за щита, как змеиный язык, пытаясь нанести колющий удар. Однако выпады не достигали цели: длинное копье Арминия удерживало неприятеля на расстоянии.

Возможно, они бы танцевали так еще некоторое время, стараясь достать друг друга, но кроме них в сражении участвовали и остальные воины. Один из германцев швырнул в паннонца камень величиной с кулак. Попади такой булыжник по обнаженной голове, он проломил бы череп, а так он отскочил от железного шлема. Железо смягчило удар, и все же полуоглушенный воин пошатнулся и на миг утратил бдительность, что в бою было смерти подобно. Метнувшись вперед, Арминий воткнул копье в бедро врага, под обшитой железными полосами кожаной юбкой.

Паннонец взревел от боли и скорчился, как скомканный лист папируса… Такое сравнение никогда не пришло бы Арминию в голову до того, как он поступил на римскую службу. Предводитель германцев снова нанес удар, собираясь прикончить противника, но раненый паннонец не потерял самообладания и укрылся за щитом, как черепаха под панцирем.

Арминий не стал терять время на то, чтобы его добить. Вместо этого он схватился с другим врагом, разумно полагая, что раненый паннонец все равно никуда не уйдет. После боя кто-нибудь перережет ему горло или размозжит голову, его не спасут никакие уловки и хитрости.

Даже среди германцев Арминий отличался мощью и богатырским сложением, но следующий противник оказался гораздо выше его и шире в плечах. Здоровяк что-то оглушительно проревел на своем языке, но, сообразив, что Арминий его не понимает, повторил оскорбление на латыни, обругав мать врага.

Арминий ответил тоже по-латыни, в свою очередь сказав кое-что о матери паннонца. Может, его латынь и была далека от совершенства, однако бранные слова он, как и всякий воин, освоил в первую очередь.

Взревев от ярости, громадный паннонец бросился на него, как бык, рассчитывая сбить Арминия с ног тяжелым щитом, а потом заколоть кинжалом или просто затоптать до смерти. Но все вышло не так, как он рассчитывал. Арминий уклонился, с грацией танцора скользнув в сторону, молниеносным движением вонзил копье в горло неприятеля и тут же выдернул наконечник из раны. Такого быстрого и точного удара ему еще не доводилось наносить; германец потом долго им гордился.

Из раны забил кровавый фонтан, паннонец схватился за шею, пытаясь остановить кровь, но тщетно — удар оказался смертельным. Ноги богатыря обмякли, как переваренная капуста, колени подогнулись, и он осел на землю, лязгнув доспехами.

Римляне любили пользоваться подобными сравнениями. Насколько помнил Арминий, это сравнение приводилось в какой-то поэме — правда, кажется, написанной на греческом, а не на латыни. Германец знал, что все образованные римляне считают нужным помимо родного знать еще и греческий язык… Но на этом его познания исчерпывались.

В любом случае у него не было времени разбираться, что за поэма и на каком языке пришла ему на ум. На смену сраженному врагу явился новый, который чуть было не достал германца мощным колющим ударом. Этот сукин сын прекрасно освоил римскую манеру боя и укрывался за большим, надежным щитом. Преодолеть такую защиту было очень непросто. Удары Арминия лишь царапали толстую кожу, натянутую на щит паннонца, но не могли пробить ее и ранить противника.

Но тут на фланг повстанцев обрушились легионеры.

С этого мгновения битва перестала быть битвой, превратившись в избиение. Паннонцы поняли то, что им следовало понять гораздо раньше: они оказались в меньшинстве перед лицом превосходящих сил противника, на открытом месте, без надежды получить подкрепление, без надежды бежать или найти укрытие, где можно было бы сдержать натиск врага. Иными словами, они были обречены. Теперь противнику Арминия пришлось противостоять еще двум германцам, противники которых обратились в отчаянное бегство. Умелый боец, паннонец с успехом сражался с одним неприятелем, но не смог отбиваться сразу от троих, атакующих с разных сторон. Один из германцев свалил его, подрезав сухожилие, а едва мятежник с ревом рухнул наземь, Арминий располосовал ему горло.

— Поделом ему! — удовлетворенно прорычал германец, вытирая окровавленный клинок о травянистый холмик.

— Клянусь богами, так и есть, — подтвердил Арминий. — Прикончим-ка остальных. Похоже, дело пахнет славной добычей.

— Наверняка. Надо только позаботиться, чтобы жадные римляне не прибрали к рукам больше, чем им причитается. Ведь алчность у них в крови, — заметил еще один германец.