Солдат удачи - Михаил Ахманов

Карликам он был обязан своими познаниями в фунги. Вскоре после его приземления волосатые поймали целый караван из четырех пирог и пару циклов жгли суденышки, поджаривали путников и пировали. Но тут случилась другая добыча, и нескольких тири оставили про запас, до более скудных времен, ибо никто не знал, когда река принесет хак-капа и будет ли хак настолько беспечен, чтоб сунуться в конце дневного цикла в пролив меж островом и берегом. Карлики прожили довольно долго, и Дарт успел освоиться с их языком. Он им сочувствовал, но был бессилен чем-либо помочь: лодки тири сгорели, тягловые дельфины исчезли, а путешествовать вплавь до речного берега никто из пленников не рискнул. Они боялись водяных червей – смерть в их пасти была страшнее, чем копья и дубинки волосатых.

Прижавшись грудью к нагретой солнцем скале, Дарт следил, как галера борется с течением. Не подходящее время для странствий! Очень неподходящее! Цикл кончался, небо затягивали облака, предвестники скорых обильных ливней, и тело становилось тяжелей, будто напоминая, что даже в этом искусственном мире день сменяется ночью, а ночь – днем. Конечно, такие понятия были здесь гипотетичными и подчинялись изменению тяжести: с утра она убывала до минимума в условный полдень, к вечеру росла и в полночь, такую же условную, как середина дня, достигала максимума. Эти колебания были не слишком велики – Дарт оценивал их в треть от гравитации Анхаба и других землеподобных миров, – но они регулировали влажность в атмосфере, создавая подобие суточного цикла.

Слабое подобие, не позволявшее столь примитивным существам, как криби, выработать концепцию времени. Похоже, волосатые не замечали происходящих вокруг изменений, если только эти изменения не касались простых реакций – сна, чувства голода, похоти, стремления завладеть добычей. Дарт, однако, видел перемены, определяя их привычными терминами: день и ночь. Ясным и теплым днем, при пониженном тяготении, воды интенсивно испарялись, и реки с медленным величием текли из центрального океана в периферийный. Но гравитация плавно возрастала, небо затягивали облака, скрывая свет голубого солнца, течение рек становилось более бурным и стремительным; вскоре температура падала, тучи проливались дождями, а реки уносили избыток вод в периферийный океан.

Куда он девался, этот избыток? Дарт полагал, что океаны обоих кругов, голубого и алого, соединяются шлюзами, проходящими в толще Диска, через которые воды перекачиваются на противоположную сторону. Возможно, не перекачиваются, а стекают сами под действием тяжести, если гравитация на выпуклой и вогнутой сторонах меняется в противофазе. Такой механизм был бы вполне естественным и объясняющим все наблюдаемые эффекты. Если день голубого круга, период пониженной тяжести совпадает с ночью алого, где тяжесть сейчас велика, и если открыть в этот период шлюзы между полярными океанами, то влага переместится с алой стороны на голубую, а затем – по рекам – в периферийный океан. За это время тяготение в голубом круге увеличится, в алом – уменьшится, шлюзы между центральными океанами будут закрыты, а между периферийными – распахнуты, и излишек влаги стечет на вогнутую сторону. Эта модель круговорота вод казалась Дарту вполне приемлемой; в частности, она означала, что реки всегда текут вниз, с «горы», которой в голубом круге являлась центральная область, а в алом – периферийная.

Сейчас, в преддверии сумерек, свет еще не начал меркнуть, но течение заметно ускорилось, ветер стих, и парус на галере обвис серой тряпкой. Весла еще мерно ходили взад-вперед, но, по-видимому, гребцы на судне выбивались из последних сил. Они сидели под дощатой палубой, и Дарт не мог их разглядеть, но было ясно, что гребцов не меньше тридцати, да еще десятка два созданий толпились по левому и правому бортам. Издалека они напоминали людей: двуногие, двурукие, довольно рослые, с вытянутыми голыми черепами. Тела их, – кажется, облаченные в кольчуги, – влажно поблескивали, за спинами раскачивались дротики или тонкие копья; вероятно, имелось и другое оружие, не заметное за дальностью расстояния. В общем, на беззащитных ко или тири они похожи не были; скорей – на боевой отряд в походе.

Обернувшись к Вау, Дарт изобразил, будто мечет копье, ткнул пальцем в сторону галеры и поинтересовался:

– Тиан – как бить?

Вождь поглядел в небо, что было у него признаком глубокой задумчивости, затем принялся почесывать живот, бережно пропуская меж когтистых пальцев бурую свалявшуюся шерсть. Прошел немалый период времени, пока ему удалось подобрать необходимые слова:

– Тиан кидать острый палка. Мой бить толстый палка.

Погладив свою дубину, Вау прищурил крохотные глазки и опасливо потянулся к эфесу шпаги, покачивающейся у пояса Дарта.

– Дат тоже иметь острый палка. Очень острый. Дат бить тиан?

– Твой сказать, тиан не вкусный. Дат не кусать тиан. Дат кусать даннит.

На волосатой роже вождя изобразилось сожаление. Он почесался и виновато прохрипел:

– Нет даннит, есть тиан. Тиан невкусный, зато много. Твой бить тиан?

– Мой поглядеть, – ответил Дарт, передергивая обнаженными плечами. Было тепло, и он, как всегда, ограничился нижней частью комбинезона, завязав рукава вокруг талии.

В нападениях на путников он, разумеется, участия не принимал, но если кого-то брали живьем, старался поговорить и выведать что-то полезное. Дюжину циклов назад на реке показалась целая флотилия – четыре огромных плота с высокими башнями-надстройками и множество юрких подвижных катамаранов. Плыли они посередине реки, в двух или трех лье от острова, но одно суденышко задержалось в лагуне – то ли для ремонта, то ли по другой надобности. В его экипаж входили коренастые, хвостатые, покрытые гладкой шерстью существа, которых Вау назвал даннитами. Бились они отчаянно, пуская в ход короткие копья, зубы и когти, но пали под ударами дубин – все, кроме одной особы поменьше ростом и с более изящной фигуркой. Дарт решил, что это женщина. Полной уверенности в этом не было, но она не принимала участия в схватке, выглядела миниатюрной, хрупкой и носила украшения из раковин. Ош проломил ей ребра и притащил к пещере, где обитали криби, но Дарт отнял добычу – от нее исходила такая аура горя и безнадежности, что сердце его дрогнуло. Он отнес ее в прибрежный грот, к ямам в песке, куда волосатые сваливали имущество странников, и попытался вылечить. Но даннитка все же умерла – видимо, Ош причинил ей какие-то внутренние смертельные повреждения. Во всяком случае, походный целитель, извлеченный из скафандра Дарта, был бессилен.

Криби остались в полной уверенности, что он съел маленькую даннитку – идея милосердия была им недоступна. Что же касается Дарта, то он искренне сожалел о ее гибели; возможно, если б ее удалось исцелить, в этом мире у него появился бы друг, близкое существо, способное к сочувствию и владеющее связной речью. Она хорошо говорила на торговом жаргоне, их долгие беседы позволили Дарту усовершенствоваться в фунги, но из ее рассказов он понял немногое. Кажется, все погибшие данниты были мужьями маленькой самочки и плыли к полярному океану с некой целью, обозначаемой словом «балата», но смысл этого термина Дарт не уловил.