Вопль археоптерикса - Андрей Загородний

Я прошелся по землянке туда-обратно. Поднялся наверх. Закурил. Смотрю, Алешка у кухни с Верой-поварихой, помощницей Николая Семеновича, снисходительно беседует. Попробуй не увидь, да и смех Верин колокольчиком далеко слышно. Федин выскакивает от Мухалева и замечание поварихе делает, а сам все лысину нервно вытирает, ревнует он ее страшно. Но как говорит Галюченко: «Такой ширины организм женский тише смеяться и не может, ты хоть что ему делай, хоть сам комэск наряд вне очереди влепи!»

Ну, да Галюченко тоже неравнодушен к Вере. А Вера все Морозову борща подливает да второе с добавкой выдает, краснеет. А если он еще и пошутит, то ее на смех этот пробивает. Федин же облезть готов от злости. Такой вот треугольник с гипотенузой.

Морозов заметил меня, но сделал вид, что не видит. Только челюсть больно независимо вперед выехала. Я ухмыльнулся, вернулся в землянку, разделся, вытянулся на кровати и уснул. Пока проваливался в сон, успел решить, что во всем виновато ее имя. Соня. Мягкое чересчур. Вот меня и переклинило. Была бы она Фекла, например. Или Дарья. Да мне и так как-то все равно. Пусть хоть Айседорой Дункан зовется или Матой Хари… А вот Морозов пусть подальше от нее держится…

Проснулся я оттого, что кто-то меня тряс за плечо. Глаза открыл, темнотища. Тревогу проспал?!

– Тревога?! – рявкнул в темноту. – Проспали?!

– Тихо, не ори ты. Пошли поможешь, по дороге все расскажу, – приглушенно ответил штурман, а сам вроде бы уже у выхода топчется.

Я выскочил за ним, одеваясь на ходу, и мы побежали вприпрыжку. А вокруг тишина, ночь лунная, черные тени от деревьев протянулись по земле, в глазах от них мелькало. Алексей говорил на ходу:

– Федин меня у Веры застал…

Я хмыкнул, споткнулся, чуть не улетел. Тем временем уже подбежали к землянке комэска, сбавили ход. Пришлось уточнить для прояснения обстановки, за что отвечать придется.

– Шею тебе Федин намылил? Или ты ему?

– Да нет, – ухмыльнулся штурман. – Я к Верке в закуток за кухней зашел, а она целоваться ко мне. Тут Федин – схватил сзади и тащить, я еле вырвался. Хотел ему в морду дать, чтоб офицера не хватал, а он убежал. Расстроился сильно, надо понимать. Слышно было, как драндулет свой завел, я подумал: на таран пойдет, что ли? А он рванул с горя в поля, в сторону деревни. Потом возвращаюсь я к себе, и черт знает, откуда комэск узнал уже, стоит и курит у землянки. Говорит: «На ловца, Морозов, и зверь бежит. Что за ночь сегодня такая удивительная, что за хождения? Федин вот мотоциклет с мостков чуть не утопил. Бери кого-нибудь ему в помощь и отправляйтесь машину доставать, раз гуляете и спать вам не нужно». Вот я и подумал тебя на помощь позвать. Климова будить – болтать потом много будет, а Галюченко пусть отоспится, вкалывал весь день вчера.

– А Мухалев что? – переспросил я.

– Сказал: «Действуйте, вылетов у вас, – говорит, – все равно не было, а виноватых утром искать будем, если сами не объявитесь»…

Тут тень от землянки надвинулась. Оказывается, Федин ждал нас, чтобы идти дорогу показывать. Обида обидой, а мотоциклет доставать надо.

Старшина ни слова не сказал, молча рванул впереди нас, надо понимать, в сторону застрявшего транспорта. Мы за ним еле успевали.

Сумерки синюшные лунные над полем, сыростью потянуло от реки. Сосняк впереди чернел, от леса – туман, в тумане деревня виднелась избами и дымками над трубами. Хорошо! Свернули с дороги. Река здесь широко разливалась, детишки, наверное, по мосткам разбегались и в воду… Но мостки были сломаны, одна из опор выворочена, а на ней мотоциклет болтался, переднее колесо в воде, метров пятнадцать от берега.

– А глубины здесь приличные, – говорю. – Может, в деревню сходим за лошадью или хоть веревки попросим?

Но Федин уже скинул галифе, гимнастерку и брел по мелководью.

«Не слышит… Чтоб тебя с этим мотоциклетом, ординарец хренов!» – чертыхнулся я про себя.

Полезли в воду, течение начало сносить. Уже почти добрались до цели, когда вдруг опора хрястнула и мотоциклет погрузился в воду, одни рукоятки на поверхности остались. Его потащило к берегу, прямо на ветки ивняка.

– Черт, Верка эта, – отплевывался где-то впереди меня Алешка, он уже плыл к берегу.

Выбрались на песок. Федин полез в ивовые заросли, решив, что оттуда сподручнее достать будет, но скоро выбрался обратно.

– Не подойти, – хмуро бросил мне.

– Веревки нужны. Зацепим и вытащим, – сказал Алексей.

– Голова, – тихо, себе под нос, прошипел Федин.

На перекате вода галькой играла, уныло что-то брякало в качающемся на волне мотоциклете. Мне это брожение по берегу надоело.

– Я в деревню! – крикнул, и Федин мрачно кивнул. До деревни было рукой подать. Дорога шла вдоль берега, я и не заметил, как добежал. Возле деревни, из тумана, над полем, заячий треух выплыл. Потом лошадиная морда появилась, потом и вся лошадь. Но это туман полз от реки, а лошадь с пастухом на месте стояла.

Пастух мне лошадь и одолжил, и веревку отдал – отвязал корову. Я чуть не наступил на лежавшую в траве козу, она мекнула, ей ответила еще одна. Вот и все стадо. Война.

Как я на лошадь забрался, не помню. Помню, пастух что-то крикнул, показал, как вправо-влево поворачивать, как тормозить, и шлепнул крепко по крупу. Лошадь вздрогнула, фыркнула длинно и пошла, пошла…

Я сдуру наподдал пятками, ход прибавился. Рванули по кочкам рывками, вспомнилось, что должно бы быть седло, но седла не имелось. Мы с конем скакали в тумане, я видел только гриву, прядающие уши и слышал топот копыт. Вскоре показались прибрежные кусты, прямо по курсу. Натянув повод, я бормотал: «Стоять, стоять, мой хороший, кому сказал, мерин сивый, костей ведь не соберем…»

Что из всего этого сработало, не знаю, но лошадь встала посреди тумана. Ничего не видать. И тут хриплое дыхание, маты и топот заставили меня скатиться вниз на раз-два. Шагах в десяти на песке барахтались Федин и Морозов. Не понять, кто где. Вот Морозов извернулся, рубаха затрещала, и штурман сверху заехал кулаком в глаз старшине. Слабо заехал. Федин подскочил и с налету вроде как в зубы… нет, промазал. Но все равно молодец, отбивался, хоть я и за Лешку, но по справедливости – молодец. А Лешка прижал ординарца локтем мордой в песок.

– Каз-зел… – прохрипел Федин.

Морозов принялся лупить старшину молча, в лицо. Федин вывернулся, вскочил и отлетел прямо на меня, развернулся и с разворота врезал мне по скуле. Я – ему.

– Отставить! – прохрипел я сквозь смех, тут же поскользнувшись на мокрой глине и повалившись сверху на них.

– Есть отставить! – вразнобой отозвались участники побоища.

Федин сплюнул. Посмотрел на Алешку, на меня, махнул рукой и, качая головой, полез в воду. Приговаривал:

– Ну, Верка…

Я держал конец веревки – привязать ее было не к чему. Спросил: