Единородная дочь - Джеймс Морроу

— Так, много свежего воздуха…

— Раз в месяц емкости следует пополнять. В этой бутылке обычный состав для младенцев. А вот здесь — кровь.

— Кровь? Где же мне ее брать?

— Как где? — Маркус Басе легонько ущипнул Мюррея за руку. — У отца, конечно. Подружись с медиками местной пожарной станции. Когда придет время, сунь им двадцатку, и они с радостью загонят в тебя иглу для переливания крови.

— Пожарная станция, ага. Игла для переливания крови.

— В третью бутылку поступают продукты жизнедеятельности. Когда она наполняется, ее следует просто опорожнять. Так сказать, первый закаканный подгузник.

— А этот состав для младенцев, его можно раздобыть в больнице?

— В больнице? Да нет, дружище, в магазине. Я предпочитаю «Симилак». — Маркус Басе щелкнул по стеклянной бутылке. — Размешиваешь с водой…

Мюррей уселся на пол рядом с Маркусом.

— «Симилак»… и сколько воды?

— Прочтешь на упаковке.

— Так он в упаковке продается? Уже легче.

— Ага. Девочка, говоришь?

— Вроде да.

— Поздравляю. Наверное, маленькая дочурка — тоже самое большое чудо в мире.

Доктор Басе улыбнулся, и Мюррей живо представил себе двухлетнюю крошку, сидящую верхом на папе.

Преподобный Билли Милк, главный пастор Первой Церкви Откровения Святого Иоанна Оушен-Сити, сунул руку за пазуху своего каракулевого пальто и погладил стальной детонатор. Гнев Господень был влажным и холодным на ощупь, как формочка с кубиками льда, только что вынутая из холодильника.

На Институт опустился туман, стирая гневные надписи на плакатах его паствы, приглушая голоса и превращая возмущенные крики в недовольный ропот. Туман сгущался, пока не перешел в морось. Билли взглянул на часы. Пять. Время санкционированной демонстрации истекло. Он кивнул своему псаломщику Уэйну Аккерману, тот подал знак другим, и праведное воинство Христово превратилось в толпу обычных жителей пригорода, разбредающихся по домам в декабрьском тумане.

С той поры как Билли Милк лишил себя правого глаза, его мучил зрительный эквивалент «фантома отрезанной ноги». Подобно тому, как болят и зудят ампутированные конечности у инвалидов, недостающий глаз рождал у Билли жуткие видения. Уже полгода утраченный орган зрения демонстрировал Милку угодное Господу развитие событий, связанных Институтом Сохранения: бушующее пламя, клубы дыма, рухнувшие балки и обломки кирпича, потоки бурлящего семени, извергающиеся из разверстого подземелья.

Ковыляя мимо предводителя, паства Билли прощалась с ним унылыми кивками и усталыми улыбками. В святом и праведном деле борьбы против всяческого зла пастор чувствовал себя абсолютно одиноким. Задумываться над моральной стороной жизни, над тем, что считать добродетелью, а что пороком, давным-давно вышло из моды в Соединенных Штатах Америки, этой стране тупикового релятивизма. Погодите, братья и сестры, наберитесь терпения. Завтра утром в «Атлантик-Сити пресс» верные прихожане Билли прочтут наконец Благую Весть.

Немножко не по себе было от того, что бомбу пришлось подложить своими собственными руками. Но с каких это пор исполнение Воли Божьей возложено на робкие души? Билли ничуть не тревожило, что наврал сотруднице приемного отделения, будто он донор. Грех рождается в душе, а не на языке. Но эта ужасная комната, оклеенная изображениями обнаженных женщин и непристойными текстами… Бомба прекрасно поместилась под средней подушкой тахты. Как раз под «Мисс “Апрель-70”». В каком обществе легче найти полноцветную фотографию срамных частей женского тела, чем Библию? Конечно же, в порочном. Лишь Второе Пришествие сможет исцелить это общество. Возвращение Христа и Его тысячелетнее царствование в Новом Иерусалиме.

Дождь барабанил по черной повязке Билли, а он все шел вдоль причала и, словно Господь, обозревал течение жизни своих подданных. Если в море небольшие яхты гарантировали своим пассажирам полное уединение, то здесь, бесстыдно пришвартовавшись кормой к причалу, они открывали взору прохожих множество интимных подробностей: начатый пакетик печенья на столе, дешевое издание биографии Фрэнка Синатры на койке, фотоаппарат на холодильнике. Вот и «Троица». Корпус яхты сиял белизной, словно стены Нового Иерусалима. Билли поднялся на борт, держась за трехсотдолларовый марлинь, свисающий с транца. Что значит быть богатым? Это значит, что у тебя есть яхта и приличный дом, что твоя церковь — самое большое здание в Оушен-Сити. И что это значит? Да, в сущности, ничего.

Господь посылал неоапокалиптикам более суровые испытания, чем другим верующим. Если жена неоапокалиптика умерла во время родов и оставила ему недоношенного младенца, это еще не все, нет. Сынишка Билли был помещен в инкубатор, где от избыточной подачи кислорода у малыша лопнули недоразвитые глазные сосуды. Его сын был ослеплен воздухом. Когда Билли услышал, что его Тимоти, которому всего-то был один день от роду, никогда не будет видеть, он дрогнул. Охваченный неверием и неистовством Иова, он кулаком пробил гипсокартонную перегородку, разделявшую приемное отделение и палату для недоношенных.

У Билли Милка были яхта, церковь, слепой сын, и в то же время у него не было ничего.

Не успел он войти в каюту, как заботливая миссис Фостер бросилась ему навстречу, размахивая бульварной газетенкой под названием «Полночная Луна».

— Вот новость-то! — воскликнула она, указывая на заголовок статьи о британском зоопарке, в котором дрессировали питомцев для детей с серьезными дефектами зрения. Тут же на фотографии слепая девочка держала на поводке шимпанзе, который вел ее по игровой площадке. — Когда Тимоти исполнится три, он вполне сможет управиться с обезьяной-поводырем, — заявила миссис Фостер так, словно вопрос уже был решен. Ее смуглое, сморщенное, как использованный пакетик чая, личико сияло. — Орангутанги дешевле, но шимпанзе умнее и непритязательнее.

— Ценю вашу заботу, — с досадой возразил Билли, — но это не для детей Новых Христиан.

Миссис Фостер была хорошей няней, убежденным неоапокалиптиком, но ей не хватало благоразумия.

— Я спрошу совета у Всевышнего, да услышит Он мою молитву.

— Так-то лучше. — И Билли удалился, веря, что Господь простит ему резкость по отношению к миссис Фостер.

Он не видел Тимоти с обеда.

Войдя на цыпочках во вторую каюту, он подошел к крошечной койке. Дети спят так тихо, не то что взрослые с их храпом и ерзаньем, с их суетными сновидениями. Он нежно провел рукой по одеяльцу, игрушечному зайцу, погладил попку в подгузнике, возвышавшуюся над матрацем, словно кочанчик капусты. Как же прекрасен мир, сотворенный Всевышним. Если бы только Барбара… Но она предвидела это, она знала.

Склонившись над кроваткой, Билли поцеловал сына в пушистый затылок. Каких-нибудь семьдесят лет, и мучения Тимоти прекратятся. На Небесах нет слепых. Вечность ничего не знает о ретролентальной фиброплазии.

Билли прошел в рубку и нашарил между Библией и навигационными картами разбитый бинокль. Это Тимоти как-то, раскапризничавшись, рассадил в левом цилиндре линзу. Билли перевернул бинокль, приставил уцелевший окуляр к здоровому глазу и навел его на Институт, окутанный туманом и моросью. В окне второго этажа блеснул свет. Видимо, кто-то из сотрудников задержался. Билли закрыл глаз и уперся лбом в бинокль. Что делать: рано или поздно придется перешагнуть границу, этот страшный барьер, разделявший Божественные законы и правила, придуманные людьми, совсем как Чермное море разделяет берега двух континентов. Неоапокалиптик неизменно знает, к какому берегу плыть. И как бы ни бушевала стихия, волны и ветер ему не помеха.