Корона Героев - Робин Маккинли

— Я правда настолько на нее похожа, как говорят?

Тека уставилась на нее, но Аэрин чувствовала, что та смотрит на ее мать.

— Ты, наверное, такая, какой твоя мама была бы, будь она здоровой и сильной и без внутренней боли. Она не была красавицей, но… притягивала взгляд. И ты тоже притягиваешь.

«Взгляд Тора, — подумала Аэрин, — за что Галанна только больше ненавидит меня. Она слишком глупа, чтобы понимать: любовь бывает разная. Друг, которому не выжить без друга, тоже любит его. И деревенский мальчишка любит своего цыпленка… Интересно, а за что меня ненавидит Перлит: за то, что его жена надеялась выйти за Тора, или по собственным мелочным причинам?»

— Это все из-за дурацких рыжих волос.

— Не рыжих. Огненных.

— Огонь рыжий.

— Ты безнадежна.

Аэрин улыбнулась, несмотря на полный рот хлеба.

— Да. И кроме того, лучше быть безнадежной, потому что… — Улыбка погасла.

Тека встревожилась:

— Солнышко, ну не верила же ты всерьез, что отец позволит тебе ехать вместе с войском. Очень немногие женщины так делают…

— И у них у всех есть мужья, и едут они только по особому разрешению короля и только если танцуют так же хорошо, как скачут верхом. И вообще, ни одна женщина не скакала бок о бок с королем с тех пор, как Аэринха, богиня чести и пламени, научила мужчин ковать мечи, — запальчиво возразила Аэрин. — Сдается мне, Аэринхе стоило быть поумнее. Обходись мы по-прежнему пращами и волшебными песнями, полагаю, до сих пор ездили бы все вместе. Чтобы песни действовали, требовались женские голоса…

— Это всего лишь красивая легенда, — твердо сказала Тека. — Если бы пение помогало, мы бы до сих пор так и делали.

— Почему? Может быть, оно ушло вместе с Короной Героев. Могли бы, по крайней мере, назвать меня Капкой, или Марли, или… или Галанной, или еще как. Хоть честно предупредили бы.

— Тебя назвали в честь матери.

— Тогда ей следовало быть дамарийкой, — возразила Аэрин. Это тоже был старый спор. — Аэринха была дамарийкой.

— Аэринха и есть дамарийка, — сказал Тека, — но Аэринха божество. Никто не знает, откуда она пришла изначально.

Повисла тишина. Аэрин прекратила жевать. Затем вспомнила, что ест, проглотила и взяла еще кусок хлеба и турпи.

— Да я и не надеялась, будто король позволит своей единственной, пусть и несколько необычной дочери ехать навстречу возможной битве, даже если она только и умеет, что худо-бедно управляться с мечом, — танцует-то хуже некуда. — Она фыркнула. — Тор хороший учитель. Он наставлял меня так терпеливо, словно для королевского отпрыска нормально заучивать каждый удар мечом наизусть, повторять каждый маневр, пока он не въестся в мышцы, поскольку в крови королевского дитяти ничего не просыпается, чтобы направить его. — Аэрин устремила горящий взгляд на Теку, снова припомнив слова Перлита, с которыми тот покинул зал вчера вечером. — Тека, драконов не так-то легко убить.

— Упаси меня боги от необходимости убивать хоть одного, — искренне ответила Тека, которая обихаживала ее и нянчила, грела ей молоко с пряностями и пришивала заплатки, подсмеивалась над ней и утешала и была ей другом, но не видела никакой красоты в хорошо сбалансированном мече и всегда носила длинные пышные юбки и передники.

Аэрин расхохоталась:

— Да уж куда тебе!

Тека примирительно улыбнулась.

Аэрин сама съела несколько овсяных батончиков, прежде чем сгустились сумерки. Когда стало смеркаться, она наконец смогла тайком выскользнуть из замка по узкой черной лестнице, которой никто больше не пользовался, и пробраться в самую большую из королевских конюшен, где держали лошадей первого круга. Ей нравилось притворяться, будто никто из ходивших за лошадьми слуг, софор, не замечал ее, когда она в неурочное время прокрадывалась навестить Талата. Любой другой человек королевской крови, когда хотел остаться неувиденным, мог не сомневаться, что его и не увидят. Аэрин же приходилось тихо, как мышка, красться на цыпочках, держась по возможности в тени. И при всем том она понимала, что слуги лишь делают вид, будто не замечают ее. Когда она приходила вот так, украдкой, софор понимали, что ей хочется побыть одной, и уважали ее желание. С Хорнмаром, личным конюхом короля, они дружили. Все софор знали, что она сделала для Талата, поэтому, когда они не замечали ее по доброте своей, ей было не так обидно, чем когда отсутствие первой сол точно так же не замечали в прочих местах королевского двора.

Талат почти два дня переживал, что с ней случилось, и Аэрин пришлось скормить ему последние три овсяных батончика, прежде чем он простил ее. А затем он обнюхал ее с головы до ног, чтоб убедиться, что она не припрятала больше ничего вкусного, а заодно в том, что она действительно к нему вернулась. Он печально потерся щекой о ее рукав и с упреком закатил глаза.

Талату сравнялось почти столько же, сколько ей. Когда Аэрин была маленькой, на нем ездил отец. Она помнила темно-серого коня с лоснящимися черными пятнами на плечах и боках и пылающими черными глазами. Особенно хорошо смотрелась на нем парадная королевская сбруя: красные поводья и щечные ремни, красная попона и широкий красный нагрудник с вышитым на нем золотым листом. Листом лианы сарки, королевской эмблемой. Только тот, в ком текла королевская кровь, мог прикоснуться к листьям сарки и не умереть от их сока.

Теперь конь стал почти белым. Со времен юности остались лишь несколько черных волосков в гриве и хвосте да черные кончики ушей.

— Даже не пытайся убедить меня, будто ты не прозябал тут в забвении. Тебя кормят и поят и выпускают поваляться в грязи каждый день, прихожу я или нет.

Она погладила его по спине. Один из подручных Хорнмара, разумеется, вычистил коня до блеска, но Талат любил, когда его обхаживали, поэтому она взяла щетку и вычистила его снова, а он вытягивал шею и корчил страшные рожи от удовольствия. Работа успокоила Аэрин, память о сцене в зале потускнела, а камень, давивший на душу последние два дня, сделался легче и начал таять, словно облака под ветром.

Маленькая Аэрин боготворила Талата, отцовского боевого коня с крутым норовом, изящной вскинутой головой и задранным хвостом. Ее очень впечатляло, когда Талат вставал на дыбы и лягал любого, кроме Хорнмара и ее отца. Вставал на дыбы с прижатыми ушами, так что его длинная клиновидная голова напоминала голову изготовившейся для удара змеи.

Но когда ей исполнилось двенадцать, отец уехал сражаться на Границу: небольшая орда северян проскользнула через Горы и подожгла дамарскую деревню. Подобное случалось нередко, и в те дни Арлбет или его брат Томар участвовали в подобных стычках, поспешно выезжая в надежде порубить несколько северян, слишком увлекшихся грабежом, чтобы сразу бежать обратно через Границу. Северяне знали о неизбежности и стремительности дамарских ответных ударов, однако всегда находилось несколько особенно жадных, имевших глупость задержаться. На этот раз ехать выпало Арлбету. А северян оказалось больше обычного. Убитыми потеряли трех человек и одного коня; ранены были два человек — и Талат.