Франция. Прованс от A до Z - Питер Мейл

Пламенный рыбный деликатес, острый соус из растертых анчоусов, чеснока и оливкового масла. Насколько мне известно, какого-либо классического, устоявшегося рецепта не существует, дозволяется импровизировать, ориентируясь на индивидуальную переносимость чеснока. Нанесенный на тонкий тостик, он одна из немногих закусок, достаточно действенная, чтобы пробить свой вкус сквозь предобеденный пастис. Анчоад вполне употребим к салатам из сырых овощей.

ПРИМЕЧАНИЕ: Анчоусы, как из бочки, так и из консервной банки, могут оказаться чрезмерно солеными. В этом случае их следует перед употреблением вымочить в разбавленном водой молоке. Минут десять, не более.

В дремучем своем невежестве я долгое время считал всех ослов одинаковыми: серыми, упрямыми, низкорослыми, как бы лошадьми в миниатюре. Мое «ослиное образование» началось, когда сосед купил Селесту.

К удивлению своему, я узнал, что лишь во Франции обитают целых десять видов ослиного семейства, от grand noir, большого черного, du Berry до baudet du Poitou, весьма разных по росту, облику, характеру. Прелестная Селеста представляет собой âne de Provence, провансальскую разновидность. Она меньше своих сородичей, однако копыта у нее большего размера. Тело покрывает густая серая шерсть разных оттенков, каждый глаз обведен белым, а на лопатках и спине ясно вырисовывается темно-бурый Крест святого Андрея, la croix de Saint André. И милейшая улыбка. Улыбка появляется на физиономии Селесты всякий раз, когда вы предлагаете ей морковку.

Ослы Прованса скорее всего наиболее знаменитые из всех французских ослов. Славой своей они обязаны произведениям Жионо, Паньоля и Доде. Невзирая на их славу, официальная ослиная бюрократия не спешила признать их право на независимость. Лишь в 1995 году национальная ассоциация производителей выделила провансальских ишаков в особую породу. Теперь для них завели соответствующие книги родословных, детально задокументированы все положенные характеристики стопроцентного âne de Provence. Должна вписываться в определенные пределы высота в холке, ясно вырисовываться крест, описывается цвет и длина ушей — все, вплоть до «размера обуви». Я заметил лишь одно упущение, по-моему существенное. Не описаны вокальные данные. По мнению местных знатоков, знаменитое ослиное «и-а!» звучит не по-французски hi-han, hi-han, а по-провансальски hi-hang, hi-hang!

Когда в XIX веке в Провансе впервые в значительном количестве появились англичане, в прованский лексикон еще не вошло обозначение для туриста. Вместо него использовалось слово anglais, вне зависимости от национальности иностранца. В какой-то мере ситуация сохранилась и поныне. Все розоволикие иностранцы — американцы, голландцы, немцы — по инерции воспринимаются как англичане.

Как англичанин я легко понимаю тягу своих соотечественников к Провансу. Мы выросли на маленьком мокром острове, под полупостоянной пеленой тяжелых туч, и ясное, безоблачное небо Средиземноморья, предсказуемая погода без резких изменений, жизнь без носков и зонтиков кажется нам особенно привлекательной. Многие из нас не способны устоять перед тягой на юг. С течением времени такие беженцы из Туманного Альбиона стали прибывать на юг Франции, как выразился один мой французский знакомый, «как с фабричного конвейера». Мне показалось интересным, что всех англичан можно весьма условно подразделить на три группы с размытыми границами.

Первая и, надеюсь, самая большая, состоит из тех, кто хочет приспособиться к местному образу жизни. Они работают над своим французским, о котором ко времени прибытия во Францию у некоторых из них сохранились смутные школьные воспоминания. Они стараются понять и усвоить основные местные обычаи, привычки, включая ритуальные поцелуи, двухчасовые ланчи и некоторое пренебрежение пунктуальностью. Они завязывают контакты с соседями, прислушиваются к советам старожилов. Она намереваются остаться здесь надолго.

Вторая группа… Этим лучше было бы оставаться в Англии. Физически они присутствуют в Провансе, однако изолировались от окружения англосаксонским коконом. Они смотрят новости Би-би-си и получают английские газеты. Во время частых наездов на родину обязательно устраивают набеги на супермаркеты, отовариваясь впрок английским сыром, английской колбасой, английским беконом и — непременно! — английской тушеной фасолью со свининой. Они страдают от прованской жары и еще больше — от характера провансальцев, которого они не одобряют. Проходит какое-то время, и они уезжают в Аквитанию, в Дордонь, где чаще радуют душу дожди, большая английская колония, английская газета и английская крикетная команда.

Третья, самая маленькая, группа как бы противостоит второй. Эти изо всех сил стараются подавить в себе все английское и «перефранцузить» французов. Береты они, правда, почему-то не напяливают, но вовсю щеголяют местной галликой: выписывают местную «La Provence», повсюду таскают с собой складной нож «Опинель» с деревянной ручкой, который всякий раз вытаскивают, когда возникает потребность что-то разрезать — и чуть ли не выискивают такие потребности; курят только французские сигареты, предпочтительно черный табак, запрессованный в гильзу из papier maïs, кукурузной бумаги. У них всегда с собой куча купонов местных лотерей, на ногах парусиновые штиблеты по щиколотку, а ездят они, если повезет раздобыть, на древнем «Ситроен-2CV» цвета старой пачки «Голуаз». Экипировавшись таким образом, они усаживаются за персональный столик перед кафе и наслаждаются ролью мрачного крестьянина, неодобрительно косясь на чужаков.

Какое-то время я несколько переживал как за свою национальность, так и из-за существования неустранимого межнационального барьера. Но потом как-то один из моих соседей-собутыльников, с размаху опустив пятерню на мое плечо, просветил меня на этот счет:

«Ты, конечно, англичанин, не повезло тебе, что ж поделаешь. Но знай, почти все мы тут предпочтем англичанина парижской штучке».

Я сразу же почувствовал себя намного лучше.

Вместе мы выдержим.

Откуда взялась страсть тащить в дом всякую дрянь, выкинутую с чужих чердаков? Откуда интерес к ночным горшкам XVIII века, слепым растрескавшимся зеркалам, выцветшим дореволюционным обоям? Нежели мы не можем обойтись в доме, в котором, кажется, есть все необходимое, без стойки для зонтиков, сооруженной из нижней части задней ноги слона? Без наполовину съеденного древоточцами шкафа или комода? Без рассчитанной на карлика кушетки? Конечно можем. Тем не менее тысячи из нас — да что там тысячи, сотни тысяч! — проводят часы, а то и целые дни, все выходные, роясь в пыльных складах и аукционных залах. Этот бессмысленный досуг стал настолько популярным, что в английском языке появился даже специальный неуклюжий глагол: «антикварить».