Лукоеды - Джеймс Патрик Данливи

— По проходу из кладовой, сэр.

— На будущее, пока я не привыкну к этому месту, прошу подходить ко мне спереди.

— Хорошо, сэр. А теперь, если вы последуете за мной, я проведу вас в ваши покои.

Клементин последовал. Таща за собой шатающегося Элмера в мерцающем свете свечи вверх по лестнице большого зала. Через дверь и далее по длинному коридору. Повернули вправо вверх по лестнице. Через другой зал, минуя двери, плесень на краске, полки, забитые книгами. Через узкий вход и вверх по винтовой каменной лестнице.

— Теперь сюда, сэр, в так называемую гробовую комнату.

— Боже, это гроб.

— Он самый.

— Он пустой?

— Пока да, сэр.

Высокая, покрытая гобеленами кровать. Под сводчатым потолком. Перед зеркалом горят свечи. Над медной ванной посреди комнаты поднимается пар. Элмер делает несколько глотков. Разложен умилительный прикид. Потрепанное кимоно. Мой лиловый смокинг, единственный из моих вещей, который попадает в тон с этим домом. Не то, что мои носки с дырками спереди и на пятках. Конечно, когда придет лето, я одену бандаж и теннисные шорты и запущу пару теннисных мячей с зубчатой стены.

— Прошу, сэр. Вам сразу станет лучше, когда примите горячую ванну и обсохните перед огнем. Для вашего удобства я принес из оранжереи кувшин с водой. Удобен для споласкивания.

— Прекрасно.

— Пустяки. Не стоит. Теперь, даже если против вас восстанет весь мир, вам не о чем беспокоиться. Вот эта цепь и шкив опустят железную дверь, толстую с ваш кулак.

— А она случайно не запрет меня здесь навсегда?

— Ни в коем случае. Упритесь в нее спиной и она через полчаса поднимется.

— Персиваль, вы должно быть очень много знаете из истории замка.

— О, лишь только то, что сам услышал то там, то здесь. Я вырос вдалеке отсюда, по ту сторону гор. А сейчас только и рассказывают о шокирующих скандалах, приписываемых замку в течение веков. Якобы Клементин Три Железы самолично обезглавил шестьдесят предателей вот в этой самой камере. Плаха там, позади гробовой комнаты. Довольно толстая колода из боярышника. Обхватить ее можно было только обеими руками. Кровищи, наверно, было ужас.

— О, Боже.

— Что случилось?

— Видите ли, Персиваль, мне что-то не по себе. Я имею ввиду, я тут впервые.

— Ну, сегодня вы будете спать, как ребенок. Так, что я хотел вам рассказать? Кровать там.

— Пожалуйста. Не рассказывайте. Может утром. Да и утром я вряд ли захочу это услышать.

— Очень хорошо, сэр.

— Мыло есть?

— Мыло? А, мыло. Теперь еще и мыло. Дайте, подумать. Мыло. Видите ли, сэр, боюсь, что в последнее время им здесь вряд ли много пользовались.

— У вас нет мыла?

— Ну, я бы так не сказал. Дело в том, что между вашей просьбой о мыле и тем фактом, что его у меня под рукой может и не оказаться, возможно пройдет определенный период времени, что причинит неудобство, если только вы, сэр, тут же не убедите себя, что оно вам совсем и не нужно.

— Не понял?

— Извините, сэр. По моему, у главного входа кто-то есть. Внизу во дворе звонит большой колокольчик. Я мигом.

Какое ощущение блаженства души и тела дает вода. Лежу и отмакаю. В комнате для экзекуций. А предок то ни с кем не церемонился. Вот и плаха здесь, как доказательство. Всего лишь два месяца назад я сошел с корабля по трапу на морской трамвайчик, который, преодолевая отлив, доставил меня к городу церковных шпилей и выкрашенных в яркие краски домов вдоль речной набережной. И впервые увидел эту страну. Чуть всплакнул, оглянувшись на черный корпус корабля, на котором познакомился с некоторыми из малочисленных незнакомок. С которыми нас помотало по холодному океану в самой жопе урагана.

— Извините, сэр, там джентльмен в автомобиле хочет с вами поговорить. Я не расслышал его имени, звучит как-то по иностранному. Насчет постоя, сэр. Сказать, что вы заняты?

— Нет. Скажите, чтобы подождал.

— Слушаюсь, сэр.

Бедный Персиваль, раздраженно пыхтя, в легких аж свистит от беготни то вверх, то вниз по лестнице, пытается вложить монокль обратно в глаз. Тот выпадает каждый раз, когда он открывает рот. Придает ему удрученно удивленный вид. Посетитель в замке. В этой обездоленной стране сопротивление нашествию сведено до минимума. С другой стороны всегда приятно размять свои светские мускулы. Почувствуйте его размер. Дамы.

От свечей, горящих на балконе, в большом зале становится еще темней. Клементин в брюках для игры в теннис, лиловом смокинге с аляповатым розовым галстуком и в тапочках для игры в бильярд спускается по мраморным ступенькам. Поскрипывая известковой пылью, нападавшей из недостижимых пустот высоко вверху. За ним неторопливо следует Элмер, по обе стороны его огромного черного носа свисают вперед уши, доходит до нижней ступеньки и тут же, устало простонав, ложится.

Джентельмен с редкими светлыми волосами на куполообразной голове стоит и ничуть не дрожит. На нем рубашка с расстегнутым воротом, короткая желтая безрукавка, на ногах зеленые носки и черные сандалии. Прижав руки по швам, делает глубокий поклон.

— Добрый вечер, уважаемый.

— Добрый вечер.

— Могу ли я сначала осведомиться о вашем здоровье?

— Да. На данный момент все нормально.

— Рад слышать это. Могу ли я прокомментировать великолепие этого дома?

— Ради Бога.

— Явно раннехристианский период с арочной конструкцией из плотно уложенного тесаного камня. Хотя ребристые крестовые своды более позднего периода еще более лучшей работы. Самое интересное, что геометрия ажурной работы с причудливым очарованием арабески не вызывает чувства преуменьшения. Но позвольте. Я — Эрконвальд.

— Здравствуйте.

— Нас четверо. Сегодня мы довольно много проехали на автомобиле. И прошу прощение за мое непрошеное вторжение в ваше уважаемое уединение, но мы были бы премного благодарны за размещение на ночь. Разрешите предложить немного ингаляции. Сухой, самой отборной нежнейшей анаши.

— Спасибо, но только не сейчас.

— Тогда прошу меня извинить.

— Конечно.

— И еще один момент. Хотя орнамент и не вызывает чувства преуменьшения, он почти предполагает, что ажурная работа выполнялась уже в последующий период.

— Г-н Эрконвальд.

— Эрконвальд. Просто Эрконвальд.

— Я только что приехал. Всего лишь несколько часов назад. Фактически, я посмотрел всего две комнаты.

— О, простите. Я побеспокоил и очевидно озадачил вас. Покорно извиняюсь. Искренне. И, конечно, удаляюсь. Еще раз примите мои самые искренние извинения за необдуманное причинение неудобств. И спасибо, что не обругали меня.