Дурная кровь - Эуджен Овидиу Чировици

– Я не хотел вас расстраивать, – заверил меня Оррин. – Это всего лишь один вопрос, оставшийся без ответа, и…

– В жизни любого человека достаточно нерешенных вопросов. Это и отличает людей от роботов.

– Похоже, я вас все-таки расстроил.

– Пожалуйста, не льстите себе. Вы не сделали ничего подобного. Вероятно, вы пытались отговорить мистера Флейшера от заключения контракта со мной из-за одного-единственного трагического инцидента.

В глазах адвоката мелькнула искра злости.

– Мой долг – информировать клиента о том, с кем он планирует вступить в договорные отношения. И я совсем не уверен в том, что слово «инцидент» уместно, когда речь идет о жизни молодой женщины. Кроме того, согласно моей информации, все гораздо сложнее, чем вы изложили. Насколько я могу судить, доктор Кобб, нет абсолютной уверенности в том, что мисс Митчелл совершила самоубийство. Офис окружного прокурора расследовал это дело, вы давали показания на слушаниях перед комиссией коллег. И вас дважды допрашивали в полиции.

– Это стандартная процедура, что абсолютно нормально в подобных обстоятельствах. Мисс Митчелл съехала от своих родителей за несколько месяцев до самоубийства, жила одна, и свидетелей не было. В отличие от предыдущих случаев, она не оставила посмертной записки. Но окончательный вывод таков: мисс Митчелл добровольно приняла смертельную дозу снотворного и умерла в результате кардиореспираторной остановки. После слушаний не было вынесено обвинений в преступной небрежности врача, а полиция рекомендовала обвинению отклонить иск, что и было сделано. Что-нибудь еще?

– Еще я узнал, что концентрация снотворного в крови мисс Митчелл в два раза превышала смертельную дозу, но в желудке его следов не обнаружили. Из чего следует, что жертве могли ввести смертельную дозу внутривенно.

– Повторная экспертиза все прояснила. Первый результат был ошибкой, вызванной человеческим фактором.

– Вы производите впечатление циничного и жесткого человека, – заключил адвокат и сильно прижал папку к столу, будто боялся, что я могу ее отобрать.

Я встал, и Оррин тут же последовал моему примеру.

– Буду ждать контракты, но вы можете считать, что они уже подписаны, – сказал я и вышел, не дожидаясь, пока меня проводит помощник Оррина.

Адвокат пробормотал что-то мне вслед, но я не разобрал слов.

Спустя пару часов на мою электронную почту пришли оба контракта. Я их подписал и отослал обратно. Ближе к вечеру мне позвонил Флейшер. Первым делом он поблагодарил меня за то, что я согласился на его условия.

– У меня сложилось впечатление, что ваш адвокат пытался заставить меня передумать, – сказал я.

Мой собеседник вздохнул:

– Что ж, доктор Кобб, похоже, все богатые люди раньше или позже оказываются окружены прихлебателями, или идиотами, или теми, кто сочетает в себе оба этих качества. Не знаю, как и почему так получается, но я давно понял, что это так и ничего с этим не поделаешь. В последние годы Ричард пытается стать для меня больше чем адвокатом, он хочет быть кем-то вроде наперсника или советчика, тут вы сами можете подобрать определение. А теперь он злится, потому что я не посвятил его в детали дела, из-за которого решил вас пригласить. Разумеется, я не посвящал его в эту историю. Могу я звать вас Джеймс?

– Да, конечно.

– Благодарю, и зовите меня Джош. Итак, Джеймс, вы предпочитаете лететь самолетом или доберетесь на машине?

– Предпочту на машине. Если выехать рано утром, к вечеру буду на месте, с учетом остановки на ланч.

– Тогда вам следует поехать по Девяносто первой автостраде, а потом по Восемьдесят четвертой, и не выезжайте на первую трассу вдоль побережья – движение ужасное, да и смотреть там не на что. А на ланч можете остановиться в Портленде, там как раз у дороги есть ресторан «Сьюзанс фиш энд чипс». Рекомендую заказать лобстера. Когда планируете выехать?

– Послезавтра, так что буду на месте в среду вечером.

– У вас есть какие-нибудь особые пожелания? Например, относительно питания?

– Нет, спасибо, никаких особых пожеланий нет. Но я хотел бы сказать, что оговоренная в контракте сумма, на мой взгляд, завышена.

Джош рассмеялся:

– До сих пор на это никто не жаловался. Обсудим все детали при встрече. Как по мне, так сумма приемлемая. Если вы считаете ее завышенной, всегда можете отдать часть денег на благотворительность.

– Как ваше самочувствие?

– Я отказался от всех видов лечения, принимаю только легкие болеутоляющие. По счастью, особой боли я не испытываю, так что пью лекарства редко и нахожусь в здравом уме и твердой памяти. Последнюю перфузию цитостатических агентов я проходил месяц назад. Прошу отметить, это я договорился с докторами, что больше таких процедур не будет. В любом случае, я уверен, у меня достаточно сил, чтобы довести задуманное до конца. И знаете, получив ваше согласие, я обрел второе дыхание.

– Рад помочь.

– До встречи в среду, Джеймс. Приятного вам путешествия. Еще раз спасибо, что приняли мое приглашение.

Перед тем как лечь спать, я думал о Джули.

Когда мы познакомились, ей было двадцать восемь, и, как мне казалось, она была самой красивой женщиной из всех, что я встречал в своей жизни. Мы начали сеансы терапии в феврале, а на следующий год, в июне, она покончила с собой.

В предыдущие три попытки она дважды пила снотворное и один раз резала вены. Принято считать, что самоубийцы редко меняют свои методы. Их попытки покончить с собой – либо репетиция ухода из жизни, либо крик о помощи. Из чего следует, что человек, решившийся на такое, одинок, чувствует себя несчастным и жаждет внимания, пока еще не слишком поздно.

Но Джули не подходила под это описание.

До самого конца я скептически относился к диагнозу – биполярное расстройство. Бывали дни, когда она вела себя как самая уравновешенная женщина в мире, легко устанавливала вербальный контакт и даже не без удовольствия рассказывала о себе.

Джули не была асоциальной, она окончила Колумбийский университет по специальности «антропология» и магистратуру в Корнеллском университете. Работала копирайтером в солидном рекламном агентстве, хорошо зарабатывала, и коллеги ее любили. Джули редко бывала в плохом настроении и, даже когда грустила, могла объяснить причину своей грусти и трезво ее оценить.

Она не знала своих биологических родителей. Только на восемнадцатый день рождения приемные родители рассказали Джули, что удочерили ее в годовалом возрасте. Но больше не дали никакой информации. Они упрямо твердили, что сами ничего не знают, мол, такова была политика приюта, из которого они ее взяли. Приемные родители даже не рассказали ей, где именно находился тот приют.

На втором курсе Джули смогла скопить достаточно денег, чтобы нанять хорошего детектива. Но он ничего толком не раскопал и только подсовывал ей разную ложь, лишь бы вытянуть еще немного денег. У Джули не было никаких зацепок, ни имен, ни адреса, ничего. Часто, когда родителей не было дома – они жили где-то на Бруклин-Хайтс, – Джули пыталась отыскать какую-нибудь подсказку, но так и не нашла даже клочка бумаги, который бы указал ей верное направление поисков. Она даже сумела подобрать комбинацию к сейфу под столом отца, но ничего, кроме свидетельства о собственности, ценных бумаг и ювелирных украшений, там не обнаружила.