Пирог из горького миндаля - Елена Михалкова

– Яна! Ты куда?

– Спасибо, я пирог потом доем, очень вкусно было!

Все это Тишка крикнула уже из коридора. Нельзя упустить такой шанс и не узнать, кто рассаживает плюшевых мышей по ящикам комода, тайком следит за гостями и пугает и без того испуганных бабушек!

Она на миг замерла, прислушиваясь к звукам огромного чужого дома.

– Бойкая у тебя девка, – с необычайной четкостью донесся до нее голос деда. – А ты, Райка, дура!

Бабушка что-то забормотала, оправдываясь, но Тишка уже не слушала. Справа от нее деревянная лестница вела наверх, на второй этаж, и на крайней ступеньке этой лестницы бледнели в полумраке чьи-то ноги в полосатых носках.

Тишка рванула к ним. Ноги мгновенно исчезли, словно их обладатель подпрыгнул и растворился в воздухе.

Взбежав на второй этаж, девочка остановилась. Три двери, и из той, что слева, падает узкая полоса света.

За ней оказалась небольшая комната. На широком подоконнике сидел мальчишка, который обернулся к Тишке, едва она оказалась внутри, и деловито спросил:

– Мышь захватила?

Девочка плотно прикрыла за собой дверь. Подумала немного, раскачиваясь на носочках.

– Мышь твоя попала в плен, – сказала она наконец. – Завтра на рассвете ее повесят.

Мальчишка нахмурился.

– Жаль. Но она знала, на что шла. К тому же… – он спрыгнул с подоконника и нырнул куда-то под стол, а когда вылез, в руках у него была целая охапка серых мышей, – соратники отомстят за нее!

Тишка ахнула.

– Откуда у тебя столько?

– Из «Икеи», – очень серьезно ответил владелец мышиной армии. – Мы с папой туда ездим каждую неделю. Ему там соус к фрикаделькам нравится.

– Вкусный?

– Не знаю, я фрикадельки не ем. Кстати, я Алексей. Но меня все зовут Лелик.

Он развел руки, и мыши посыпались на пол. Тишка сделала шаг вперед, вглядываясь в нового знакомца.

Бледный, мелкий и лопоухий. До того незапоминающиеся черты, что отвернись – и образ Лелика тотчас выветрится из памяти. Единственное, что невозможно забыть, это его уши.

Уши были не просто оттопыренные. Они представляли собой нечто большее, чем полагающиеся людям ушные раковины. Они были огромные, распахнутые навстречу ветру, как паруса, – пылкие, прекрасные, бесшабашные уши, взывающие к приключениям и сумасбродствам, к побегам из дома и похищениям чужих жен, к авантюрам и буйствам, безумиям, морям, дракам, безудержному пьянству и полетам на Марс.

«Но ведь это же неправильно, – подумала Тишка, – когда уши у человека выразительнее, чем его лицо!»

Она на секунду прикрыла глаза, проверяя себя, сможет ли вспомнить Лелика. Какого цвета у него радужка? Нос с горбинкой или нет? А может, курносый?

Но в памяти вставали только два просвечивающих розовых крыла, по какому-то недоразумению выросшие на коротко стриженной мальчишеской голове.

– А ты Янина?

Тишка подняла веки.

– Я Тишка. – Ответ прозвучал довольно сурово.

Лелик немного поразмыслил.

– Это кошачья кличка, – сказал он наконец. – Ты не кошка.

– Откуда ты знаешь? – возразила девочка. – Может, я буду ловить по ночам твоих мышей?

Лелик задумчиво обернулся на свое серое воинство и почесал левой пяткой щиколотку правой ноги. Один полосатый носок сполз и гармошкой собрался внизу.

Из окна донесся хохот, и с мальчишкой случилось удивительное превращение. На глазах Тишки он не то съежился, не то слегка растворился в воздухе; как бы там ни было, Лелика определенно стало меньше, словно звуки чужого смеха частично вытеснили его из пространства комнаты.

– Кто это там?

– Сама посмотри, – нехотя сказал мальчик.

Тишка перегнулась через подоконник. Окно выходило на поляну с качелями. Площадку тесным кругом обступали деревья, и на одном из них среди листвы мелькнуло что-то пестрое.

Она сбежала по лестнице. Из столовой доносились голоса – мамин, деда и чей-то третий, высокий и какой-то кривляющийся.

Тишка знала, что у звуков есть свой цвет. В раннем детстве все было залито для нее ярчайшими красками, от которых иногда становилось больно глазам и сжимало затылок. С возрастом интенсивность цвета несколько стихла, но по-прежнему девочка видела голоса других людей как цветные волны, быстро проносящиеся в воздухе или размазанные, словно огни автомашин на фотографии с длинной выдержкой.

Человек, чьи слова доносились из столовой, выстреливал бледно-желтыми канареечными очередями.

– …диагностируют они, между прочим, тоже не бесплатно!

Тишка поскорее выскочила наружу, в солнечную зелень, в волну тепла и света, заглушившую канареечную размазню.

Пришлось обежать дом, чтобы оказаться на площадке с качелями. Деревья здесь росли старые, с морщинистыми стволами. Выше всех поднималась крона черемухи. Под ней Тишка заметила черно-серое пятно и в первый момент решила, что это одна из мышей Лелика.

Но тут пятно пошевелилось и выбросило за солнечным зайчиком мохнатую лапу.

– Ой! Кис-кис…

– Не трогай! – раздалось откуда-то сверху.

– У нее и не выйдет! – отозвались с другой стороны.

Тишка задрала голову, щурясь от солнца. Котенок шмыгнул в кусты и исчез.

– Спугнула! – холодно сказали из ветвей.

– Просто он дикий! – возразил нежный голос.

– Просто некоторые хуже коров.

Облако закрыло солнце, и Тишка наконец разглядела спорящих.

На крепкой черемуховой ветке, протянувшейся над землей, лежала на спине девочка лет пятнадцати. Поза ее казалась до того неустойчивой, что Тишка непроизвольно шагнула вперед, как будто могла помочь, если та потеряет равновесие.

И в ту же секунду девочка опрокинулась вбок. Тишка вскрикнула.

Девочка, однако, и не думала падать. С ловкостью циркового акробата она в последний момент зацепилась за ветку ногой, согнутой в коленке, и повисла вниз головой. Руки девочка скрестила на груди, лицо оказалось закрыто упавшими волосами. Белая юбка задралась, открыв гладкие бедра и полоску голубых трусиков.

– Показушница! – фыркнули из соседней кроны.

– Лохушка! – отозвалась белая юбка.

А затем с силой крутанулась, перехватила ладонями ветку – опля! – и пружинисто приземлилась на обе ноги.

Секундой позже без всяких акробатических номеров с яблони спрыгнула вторая девочка, откинула волосы, с беззастенчивым любопытством рассматривая Тишку. Глаза у нее были широко расставленные и светло-голубые. Прозрачный лоб, кукольной гладкости кожа, русые брови словно нарисованы тончайшей кисточкой волосок к волоску. Гладкая девочка, тонкая, как фарфоровая чашка.