Сестрица - Дженнифер Доннелли

Маман обняла Изабель, пообещав, что они с Тави последуют за ней во дворец, как только смогут. Изабель, словно во сне, пошла к экипажу, но во время спуска ей пришлось поставить раненую ногу на полную ступню. Где-то на середине лестницы открылось кровотечение. Что-то теплое и мокрое стало заполнять чулок. Когда она добралась до последней ступеньки, чулок насквозь пропитался кровью.

Над ее головой, в кроне большой липы, зашелестели листья.

Десять шагов до экипажа. Семь. Пять.

Солдат распахнул дверцу. Изабель смотрела прямо перед собой. Принц и великий герцог, по-прежнему поглощенные беседой, не обращали на нее внимания. Вот и хорошо. Значит, у нее все получится. Она ведь уже почти дошла. Осталось всего несколько шагов. Три… два… один…

И тут она услышала его – хлопанье голубиных крыльев.

Белая голубка слетела с липы и закружила над Изабель. Маман, наблюдавшая за дочерью с порога, подбежала к ней и стала отгонять птицу, но не тут-то было. Порхая вокруг Изабель, птица запела:

Принц прекратил разговор. Взглянул сначала на птицу, потом на Изабель. Перевел взгляд на подол ее платья, где уже появились пятна крови, и, наконец, на следы, которые она оставила на земле.

Изабель вынула ногу из туфельки и отступила на шаг. Туфелька опрокинулась, кровь выплеснулась в грязь. Передняя часть чулка сделалась красной. Девушку обуял стыд.

– Ты отрезала себе пальцы, – проговорил принц, недоверчиво качая головой.

Изабель кивнула – теперь ей было не только стыдно, но и страшно. Она обманула принца. Один Бог знает, как он ей отомстит. До нее доходили мрачные истории о подземных казематах дворца и о головах, отрубленных и насаженных на пики. Неужели эта судьба ждет и ее?

Но принц не спешил отдавать солдатам приказ. Его взгляд выражал не гнев, а печаль. И еще то, чего Изабель никак не ожидала в нем увидеть, – доброту.

– Как же ты выдержала эту боль? – спросил он.

Изабель опустила глаза. Слова Маман, сказанные недавно, вернулись к ней и обожгли, как огнем.

«Некрасивая… лицо как клецка…»

– Ничего, я привыкла, – ответила она.

Брови принца сошлись к переносице.

– Я не понимаю.

Изабель подняла голову. Взглянула ему в лицо, такое красивое, что девушки наверняка обмирали по нему пачками.

– Конечно нет, – сказала она. – И не поймете.

Тут к ним подошел великий герцог, чьи глаза сверкали яростью.

– Я знаю немало понюхавших пороху солдат, которые никогда не отважились бы на такое, мадемуазель, – сказал он Изабель. И тут же повернулся к принцу. – От девицы, способной на такой поступок, сир, можно ждать всего. Это противоестественно. Она неуравновешенна. Опасна. – Жестом он подозвал двоих солдат. – Взять ее.

Сердце Изабель подскочило от ужаса, когда двое мужчин двинулись к ней, но принц остановил их.

– Оставьте ее, – приказал он и взмахнул рукой.

– Но, ваше высочество, вы же не оставите второй обман без наказания, – возразил великий герцог. – Один – уже наглость, но два…

– Я сказал, оставьте ее. Она своей рукой нанесла себе увечье. Что еще я могу ей сделать?

Великий герцог отрывисто поклонился. И тут же повернулся к Маман:

– Не найдется ли у вас еще дочери, готовой отрезать от себя что угодно, лишь бы заполучить принца в мужья?

– Нет, – горько ответила Маман. – Других дочерей у меня нет.

– В таком случае нам пора, – сказал герцог. – Доброго вам дня, мадам.

Посреди подъездной дорожки журчал небольшой фонтан. Пока принц садился в экипаж, великий герцог, все еще державший бархатную подушку в руках, приказал одному из солдат сполоснуть туфельку под струей воды. Солдат сделал, как ему было велено, и вернул туфельку на подушку. Маман, окаменев от гнева, стояла и смотрела на них.

Изабель, у которой кружилась голова от выпавших на ее долю испытаний, опустилась на скамью под липой. Она закрыла глаза, надеясь, что так головокружение пройдет быстрее. Сидела, слушая, как застоявшиеся лошади нетерпеливо роют копытами землю. А наверху, в ветвях липы, ворковала голубка.

Вдруг новый звук, настойчивый и пронзительный, прорезался сквозь все остальные:

– Подождите! Не уезжайте! Пожалуйста, подождите, подождите!

Кричала девушка. Голос доносился со стороны дома. Настойчивый. Умоляющий.

Изабель открыла глаза.

По дорожке к ним бежала девушка. Ее распущенные волосы спутались. Платье походило на старую тряпку. Лицо и руки испачканы золой. Ноги босы.

Несмотря ни на что, она была красива – неожиданно, пронзительно, до остановки дыхания.

Это была Элла.

Сводная сестра Изабель.

Великий герцог метнул на Маман убийственный взгляд.

– Опять ваши штучки, мадам? Вы подослали сюда этот грязный кухонный обмылок, чтобы примерить туфельку?

Маман, прищурившись, обернулась к падчерице.

– Элла, как ты посмела! – крикнула она. – А ну, марш в дом!

Но Элла ничего не слышала. Ее взгляд был прикован к принцу, а взгляд принца – к ней. Он уже выскочил из экипажа и спешил ей навстречу.

Наблюдая за ними, Изабель увидела то, чего никогда не замечала раньше. То, чего не было между матерью и отчимом, даже между матерью и отцом. Силу, неукротимую и всепобеждающую. Могущественную, глубокую и настоящую. Любовь.

Увидев ее, неуловимую и все же такую реальную, она поняла, что именно с Эллой принц танцевал на балу и именно ее он желает.

Зависть вонзила свои тонкие длинные зубы прямо в сердце Изабель. Маман сделала все, что было в ее власти, лишь бы не дать Элле попасть на бал, но та все же нашла лазейку. Каким-то чудом эта девчонка, у которой не было ничего своего, ухитрилась раздобыть лошадей и карету, сверкающее платье и пару хрустальных башмачков впридачу. «Как?» – мелькнуло в голове у Изабель.

Принц и Элла замерли в паре дюймов друг от друга. Он поднял руку и нежно коснулся ее лица. Пальцы обвели линию ее подбородка.

– Это ты, – сказал он. – Наконец-то я тебя нашел. Почему ты убежала тогда?

– Я боялась, что, когда ты узнаешь, кто я на самом деле – обыкновенная девушка из деревни, – ты меня разлюбишь, – ответила Элла.

– Ты совсем не обыкновенная, Элла, – сказал принц, беря ее ладони в свои. Он повернулся к великому герцогу. – Принесите туфельку, – скомандовал он.

Но, к большому удивлению Изабель – да и всех остальных тоже, – великий герцог не двинулся с места. Он так поджал губы, что их почти не было видно. В его глазах цвета кремня плескалось презрение.