Валдар Много-раз-рожденный. Семь эпох жизни - Джордж Гриффит

«От Терая из Армена Клеопатре, царице-блуднице, приветствую.

Глаза Исиды устремлены на тебя. Какова вера твоя, такой будет и милость ее или суд ее, согласно клятве твоей. Хаторы ждут в чертогах Осириса, и слова судьбы записаны в Книге мертвых».

Я крепко обвязал пергамент вокруг стрелы, поднялся на бак и приложил стрелу к луку. Великолепная фигура все еще стояла у мачты. Теперь мы были гораздо ближе, и я видел Клеопатру так же ясно, как она меня. Когда я поднял лук, трое мужчин бросились к ней, чтобы прикрыть щитами. Я натянул тетиву и послал стрелу. Она ударилась в мачту в футе над щитами и застряла там, раскачиваясь. Я увидел, как они вытащили ее, а потом распорядился вернуться в главное сражение.

Не успели мы пройти и двухсот метров, как огромные пурпурные паруса галеры Клеопатры были подняты и развернуты к северному ветру. Галера неслась все дальше и дальше на юг, а затем поднялись все остальные египетские паруса, и весь флот из шести десятков могучих галер с грузом трусливых сердец вышел из боя и направился из бухты вслед своей убегающей царице.

С флота Антония донесся такой вопль ярости и отчаяния, что заглушил даже рев сражения. Мгновение спустя в ответ раздался громкий триумфальный возглас римского флота, а я отдал долгожданный приказ морским волкам и выпустил их на добычу. Когда мы приблизились, одна легкая быстроходная галера отделилась от толпы и устремилась за флотом Клеопатры. Клянусь богами, я отдал бы половину своей эскадры, чтобы узнать тогда, что на ее борту находился тот самый одурманенный негодяй, который бежал с поля боя, на котором он еще мог бы завоевать мировую империю, но предпочел объятия своей распутницы, в которых нашел только больший позор.

Но я ничего не знал об этом, пока мы работали мечом и топором в течение почти часа, и только тогда по флотам прокатился крик, что Антоний бежал. После этого наша работа стала легкой, потому что мы сражались с противником, у которого не было командующего.

И все же оставшиеся ветераны Антония бились храбро и упорно, защищая большие галеры; ни одна из наших не была достаточно тяжела, чтобы потопить их. Тогда Октавиан и Агриппа нагрузили десяток плотов горючим, подожгли их и отправили по ветру в середину флота Антония. Их положение было незавидным: огонь к северу от них, мы с юга брали один за другим на абордаж их большие замки, заливая их палубы кровью, слишком хорошей, чтобы тратить ее по такому низкому поводу, но они продолжали сражаться. Наконец, наступила ночь и пламя распространилось от корабля к кораблю вдоль широкого изгиба их северного фронта. Только тогда они побросали оружие и запросили пощады.

Мы сохранили триста галер, принадлежавших Антонию в то утро, но больше половины нашего флота было уничтожено в бою, так что можете сами представить, что случилось бы, если бы те шестьдесят галер, самые большие и сильные из всех, не дезертировали в самом начале битвы.

Всю ночь Акциум ярко сиял в огне горящих галер, и когда наступило утро, Октавиан стал властелином мира.

Не буду подробно рассказывать о том, что последовало за этой вечно памятной битвой и как достойный наследник Цезаря принял присягу солдат и матросов Антония и вернул их на службу Риму. Это был политический ход, равно как и акт милосердия, так как он сделал его обладателем всей мощи Рима. Вы также знаете, что Антоний со стыдом и отчаянием пришел в Александрию и еще год Октавиан позволил ему жить в пьяном сне с той, ради которой он потерял весь мир.

Достаточно сказать, что известие об Акциуме пришло всего за одиннадцать месяцев до того, как я, стоя на баке «Илмы», провел авангард римского флота, как я вел флот Клеопатры, между фортами Пелусия и мы с моими скитальцами высадились, чтобы вместе с римскими легионами двинуться на Александрию и разыграть там последний акт той позорной драмы, которую начала Клеопатра, когда ее лживое сердце подсказало ей выбрать позор измены и смехотворное великолепие вассального трона вместо славы, которая могла бы принадлежать ей — да и мне тоже, — если бы только героическая душа Илмы оживила эту прекрасную подделку, и она сдержала клятву, в свидетели которой призвала Исиду в ту ночь в храме Птаха.

Пелусий пал перед нами почти без боя. Это было еще легче, чем семнадцать лет назад, когда я захватил город для Клеопатры. Когда весть о падении Пелусия дошла до Александрии, последние угольки героизма, оставшиеся в груди Антония, разгорелись, превратившись в подобие пламени. Он набрался смелости от отчаяния и послал Октавиану вызов, который, несомненно, был порожден безумием какого-то пьяного сна. Он предложил разрешить спор, который судьба уже решила, единоборством под стенами Александрии.

Но Октавиан не стал бы заниматься такими глупостями, ведь он был человеком, познавшим бесценный секрет никогда не упускать преимущества, и поэтому он отослал гонца назад, чтобы заявить Антонию, что тот должен победить не Октавиана, а Рим. Через час Октавиан отправился с авангардом, к сожалению, оставив меня и моих готов сзади против нашей воли, чтобы мы выдвигались с основной армией. Можете представить, как горько я сожалел об этом, когда во время марша мы узнали, что Антоний совершил вылазку с цветом остававшейся у него кавалерии и нанес поражение коннице Октавиана.

Но это был лишь отблеск догорающей свечи, последняя из побед Антония, так как на следующий день сражение под стенами города закончилось уничтожением его наемников и дезертирством последних из оставшихся у него легионеров к Октавиану. К моему огорчению, Антония в той схватке не было. На морском побережье Александрии он готовил флот, тот самый, на котором Клеопатра бежала из Акциума, чтобы уплыть с ней вдвоем в какую-нибудь далекую страну, где, согласно его последней тщетной мечте, он мог бы жить с ней вне власти Рима.

Затем последовало последнее и самое гнусное предательство Клеопатры. С Антонием ей больше не на что было надеяться, но Октавиан был мужчиной, и она грезила покорить его, как покорила великого Юлия и несчастного Антония, и когда на следующий день после сухопутной битвы наш флот был выведен из Пелусия, чтобы взять штурмом гавань Александрии, она уже подкупила капитанов галер, и каждая была без боя сдана победителю.

После такого мерзкого поступка, еще один шажок привел ее к ногам Октавиана, но она была отвергнута, как когда-то давно была отвергнута мною в расцвете