Ловушки памяти - Юлия Басова

А ещё есть Филипп. Как я могла забыть о нём? Он явно ко мне неровно дышит… Выходит, и он…

Жар пробрался ко мне в голову так незаметно, что я даже не успела сообразить, что теряю сознание. На меня то накатывало ледяное цунами, то обдувал лёгкий южный ветерок, то опаляла зноем засушливая пустыня. Чёрт! Когда же это закончится?

По мере того, как мне становилось лучше, я всё чётче осознавала, что следует призвать всю свою интуицию и начать поиски любимого. Идея была такой очевидной и такой простой, что и её реализация казалось вполне выполнимой. Однако, по сути, я категорически не понимала, что именно мне следует предпринять. Как в таком огромном мире найти парня, если не знаешь ни его имени, ни профессии, ни возраста. Не помнишь, как он выглядит, как звучит его голос. А может, он даже не живёт здесь, в России? Лёха, Лёха! Ну почему ты так рано исчез? Почему больше не помогаешь? Конечно, в вопросах было больше риторики, чем здравого смысла, ведь я точно знала ответ. Найти своего любимого нужно самой, без чьих-либо советов. Это только моё дело и ничьё больше.

Мне и так уже открылись многие тайны, теперь и самой нужно постараться! Эх, только бы поскорее вырваться из плена этой мучительной болезни!

Как оказалось позже, жар длился около пяти дней. На шестой день я открыла глаза и посмотрела на мир совсем другими глазами. Со мной произошли какие-то изменения, но пока было непонятно, какие.

В мягком кресле, рядом с моей кроватью, примостилась мать. Она спала, скрючившись в неудобной позе. Вероятно, провела здесь всю ночь, ухаживая за мной. На полу стоял небольшой тазик с водой, на тумбочке – упаковка с детским жаропонижающим средством в виде сиропа. Думаю, взрослые таблетки ей не удалось в меня запихнуть, учитывая, что я была без сознания, а вот открыть мне рот и влить туда немного сладкой жидкости получилось. Температуру-то сбивать необходимо! Точнее, это маме так казалось. Я же знала наверняка, что в этих действиях не было никакой надобности. Лёха предупреждал, что такова реакция человеческого организма на чрезмерную нагрузку. Мне просто требовалось восстановление, вот и всё. Только матери этого не расскажешь.

Я посмотрела на её уставшее лицо, и в душе проснулась жалость. Я принялась успокаивать сама себя: ничего… Теперь, когда моё здоровье улучшилось, мама отдохнёт и перестанет волноваться. Или не отдохнёт? Я прикусила губу. Зачем себе врать? Впереди – трудные и смутные времена. Я уже не могу свернуть с пути. А значит, мне предстоит многое пережить. С чем придётся столкнуться, пока я ищу ЕГО? Какие опасности подстерегают в дороге? Может, мне вообще придётся покинуть этот дом, бросить институт и рвануть на поиски своей любви? Оставить маму, неумело соврать ей что-нибудь, после чего она подумает, что я просто бросаю её.

Сердце болезненно сжалось в груди, и я рванула к матери. Её глаза открылись за секунду до того, как я обняла её. Она вздрогнула от неожиданности, но испуг сразу сменился облегчением:

– Мила, солнышко! Ты здорова?

– Да, да, мам! Не волнуйся! Я в полном порядке. Ну, что ты плачешь?

По маминым щекам и правда катились крупные слёзы.

– Господи! Я уже и не знала, что делать! Врач настаивал на госпитализации, но мне показалось, будет лучше, если я сама стану за тобой ухаживать. Жаропонижающие не помогали, уколы не действовали. Никто не мог понять, что с тобой происходит.

– Слушай, мам! – Я с ужасом приготовилась врать. – Ты же знаешь, как на меня влияет мороженое. И вообще всё холодное. А в поезде как раз продавали эскимо, вот я его и нализалась сдуру.

– Да, ты говорила мне это, прежде чем окончательно слечь, – кивнула мать, – но врач утверждал, что твоё горло – в полном порядке. Лёгкие чистые, бронхи – тоже. Не похоже на ангину.

Я прищурилась:

– А на что похоже?

Мать пожала плечами. Я нежно улыбнулась ей и тоном абсолютно взрослого человека сказала:

– На самом деле всё очень просто. Отец Антона наверняка тебе рассказал, какой спонтанной получилась поездка в Питер. Нас сорвали прямо с занятий. Мы все были очень воодушевлены. Буквально за гроши нам предоставлялась возможность посетить город на Неве, пусть даже в холодное время года. К тому же это был прекрасный повод отдохнуть от надоевших лекций.

Мать с сомнением смотрела на меня. Она что-то чувствовала. Какую-то фальшь, неправду, ведь она обладала самым великим даром – материнским чутьём. Нужно было подобрать такие слова, чтобы от её сомнений не осталось и следа.

– Так вот, – уверенно продолжала я, дивясь своей новой способности легко, без запинки, излагать придуманные только что детали, – мы поехали прямо в том, что было на нас.

– А паспорта? – неуверенно вклинилась родительница. – Неужели у каждого из вас был с собой паспорт?

– Конечно! Ты забыла, что в нашем университете – строгая пропускная система? Чтобы попасть внутрь, на КПП нужно показать удостоверение личности. Вот мы и привыкли таскать документы с собой.

Мы помолчали. Необходимо было, чтобы мама взвесила мои слова, поняла, что в них есть смысл. Подождав пару минут, я продолжила:

– На мне было лёгкое платье из шёлка. Ну, помнишь, то, летнее, в цветочек? До сих пор не пойму, почему в день отъезда оделась не по сезону. Наверное, свитера и джинсы просто надоели. На ногах были лишь тонкие прозрачные колготки, 20 ден. Конечно, я не забыла нацепить на себя тёплую кофту, а сверху была дублёнка. Но, сама понимаешь, по Питеру ходить в таком виде – занятие не из приятных. Конечно, папа Антона пытался одолжить мне денег на новую одежду, но я долго строила из себя маленькую гордую птичку. Наконец, уже в конце нашего путешествия, я всё-таки согласилась с его доводами и приняла деньги, чтобы купить себе джинсы, удобные тёплые ботинки и вязаный свитер. Правда, было уже поздно. Я успела простудиться. Плюс усталость сказывалась – мы вставали очень рано и мчались осматривать очередную достопримечательность. Ложились за полночь, так что у меня не было сил, чтобы тебе звонить каждый день.

– Ничего, – сказала мама каким-то странным голосом, – зато отец Антона со мной связывался исправно и с увлечением рассказывал о тех местах, где вы побывали. Как же его зовут, этого мужчину?

Вся кровь отхлынула от лица, мне стало не по себе – мать всё ещё сомневается в моей правдивости и потому проверяет. Она хочет, чтобы я произнесла имя Антошкиного отца в доказательство того, что я его знаю. Лёха называл мне это имя, но конечно же ненужная в тот момент информация моментально выветрилась из моей бедной головы. Мамин расчёт был верен – семь дней находиться рядом с человеком и не знать его по имени-отчеству, по меньшей мере, странно. Я в отчаянии прокручивала в мозгу возможные ответы, но тут нужна была предельная точность. Просто два слова – имя и отчество. Например, Борис Иванович. Или Кузьма Ильич. Уж мама-то их знает, в отличие от меня!

Спасительный телефонный звонок раздался как раз тогда, когда мать, видя моё затруднение, начала подозревать ложь. Она пристально вглядывалась в моё лицо, не отвлекаясь на посторонние звуки в виде громкой трели нашего домашнего аппарата. Я резво встрепенулась и схватила трубку, как утопающий хватается за спасательный круг.