Сталин и Гитлер - Ричард Овери

Чрезмерный энтузиазм, с которым воспринимались оба человека, был обязан прежде всего тому имиджу, который они проецировали, и той власти, которая следовала за этим имиджем. Объяснение, возможно, скрывается и в том историческим контексте, в рамках которого возникли эти две диктатуры. Оба народа прошли через долгий период политической нестабильности, гражданской войны, насилия и экономической разрухи. Кризис был длительным и носил острый, полностью дезориентирующий характер. Одним из следствий такой ситуации стала страстная жажда спасения. Оба лидера воспользовались как психологической незащищенностью своих народов, ставшей для них опорой на пути к культу, так и чувством определенности, которое давало людям присутствие лидера. В мире, где «нормальные» политики демонстрировали свою некомпетентность, оказывались предателями или просто растерявшимися, культы личностей становились в определенном смысле исторически необходимой фикцией.

В преддверии смерти оба тирана выказывали изобличающее их беспокойство о будущем. В какой-то момент своей карьеры каждый из них стал заявлять о том, что задумывается об отставке, Гитлер – чтобы начать тихую жизнь в Линце, Сталин – чтобы стать простым пенсионером, но тем не менее оба продолжали оставаться пленниками своей миссии. В своем завещании Гитлер задавался вопросом – что будет с Германией, когда не станет ее вождя. После войны Сталин в отчаянии спрашивал своих коллег по Центральному комитету, что будет с ними, когда он не будет больше руководить ими: «Что будет с вами? Империалисты повесят всех вас»111. Однако ни в одной из двух стран раздутый культ личности не пережил своих идолов. В феврале 1956 года Хрущев объявил ошеломленному активу партии о злоупотреблениях Сталина и бессмысленных репрессиях советских людей. Центральный комитет принял резолюцию «О преодолении культа личности и его последствий», чтобы гарантировать, что ничего, подобного идолопоклонству личности Сталина, больше не повторится112. В 1961 году тело бывшего диктатора было изъято из мавзолея и без лишнего шума перезахоронено у Кремлевской стены. В гимне Советского Союза, принятом в 1943 году, после того как Сталин внес свои коррективы и одобрил его, была такая фраза: «Нас вырастил Сталин…» После 1956 года гимн исполнялся без слов, и только в 1977 году имя униженного Сталина из гимна было изъято113. В сельских районах России, бывших полигонами для сталинских экзекуций, в 1960-х годах распространялись мифы о том, что призрак Сталина был источником злых чар114. Низвержение репутации Гитлера в Германии было завершено во время Нюрнбергского процесса в ноябре 1945 года. Впоследствии попытки возродить идеал харизматичного героя больше не повторялись, хотя бледную тень сталинского культа можно было наблюдать в коммунистической Германской Демократической Республике. Безудержное поклонение личности в Германии ограничилось всего лишь короткими двенадцатью годами ее истории.

Никакая другая проблема не требовала от двух диктатур такой изобретательности в области семантики и концептуализма, как проблема определения сущности партии и точной характеристики ее взаимоотношений с обществом и государством. Меж тем политическая партия была центральным институтом в обеих системах. Гитлер был фюрером партии на протяжении гораздо большего времени, чем фюрером Германии, в общей сложности двадцать пять лет, если учесть и год заключения в тюрьме; личная власть Сталина проистекала не из занимаемой им высокой государственной должности, а из положения Генерального секретаря партии, положения, который он занимал более тридцати одного года, и в течение большей части этого времени он выступал в качестве ее неофициального «Хозяина партии». И та и другая диктатуры были бы немыслимы без активного соучастия партийных масс, между тем значение самой партии в понимании того, как функционировала диктатура и какие факторы обеспечили ее живучесть, в целом недооценивалось, так как фокус исследований был в большинстве случаев нацелен на доминирующие личности диктаторов или же на формальные структуры государственной власти.

Понятие «партия» вводит в заблуждение. Обе партии возникли как одни среди многих им подобных, борющихся за членов, голоса на выборах и места в парламенте, однако ни Гитлер, ни Сталин не рассматривали национал-социализм или советский коммунизм как партии в общепринятом европейском понимании этого слова. На ежегодном съезде партии в 1934 году Гитлер выступил с продолжительной заключительной речью о политических партиях в Германии. В ней он характеризовал старые парламентские партии, выжившие после 1933 года, как электоральные машины, представляющие лишь узкие конфессиональные или экономические интересы отдельных групп населения, но никак не интересы всего народа. Ни одна из этих партий не была воодушевлена «истинным взглядом на мир»; всегда готовые к идеологическому компромиссу с другими партиями ради того, чтобы получить свой кусок власти, либо проявляя готовность оказаться в оппозиции, они становились жертвами фракционной борьбы и классовых конфликтов3. Сталин также отвергал дореволюционные российские партии, считая, что они не более чем «машины, приспособленные для парламентских выборов и парламентской борьбы», ставившие свои корыстные, властные интересы выше политических принципов и способные привести российские массы лишь к «безнадежному отчаянию и неизбежному поражению»4. В чем нуждалась страна, писал он в 1924 году в «Основах ленинизма», так это в партии нового типа, бескомпромиссной, единой, революционной и исключительной, своего рода трансцендентной партии. Гитлер описывал только что зародившееся национал-социалистическое движение (он предпочитал слово «движение», имея в виду «партию»), используя почти те же термины. Это движение было основано, говорил он, обращаясь к делегатам съезда, для того, чтобы не идти ни на какие компромиссы, выражать единую революционную волю и держать власть только в своих руках»5.

Оба диктатора говорили эти слова, оглядываясь назад с безопасной позиции, которую обеспечивало им установившееся однопартийное правление, однако их взгляд на то, какими особыми чертами должны были бы обладать обе партии, красноречиво свидетельствуют о преимуществах каждого из них в условиях уже окрепшей диктатуры. Как национал-социализм, так и советский коммунизм были пронизаны чувством глубинной исторической связи с чаяниями народов, из которого и проистекали их претензии на то, чтобы быть представителями всего народа, а не отдельных классов или групп. Коммунизм был «движущей силой» или «авангардом» всех сил, участвовавших в социальной революции в России; в понимании Гитлера национал-социализм был «расовым ядром» всего германского народа, ответственным за будущее всей германской расы6. Гитлер исходил из того, что партия привлечет в свои ряды лучших представителей народа, чья преданность и сознательный активизм выдвинут их из общих рядов. Партия, продолжал Гитлер, состояла из меньшинства «достойных элементов», преданных борьбе и готовых жертвовать собой во имя всего народа. По убеждению Сталина, коммунисты были «лучшими представителями рабочего класса», призванными руководить им7. В то же время приверженцы партии не должны были отделяться от остальной части населения, напротив, им следовало стать некой формой «передаточного ремня» (термин Ленина) или «связующего звена» (Гитлер) между ядром посвященных и маргинальной частью населения, не состоящей в партии. Через партию, согласно Гитлеру, «весь народ становится национал-социалистом», тогда как партия «вбирает в себя волю всего германского народа»; согласно Сталину, партия пронизывает все население революционным «духом дисциплины и стойкости»8. Идеальный образ популистского движения бескорыстных и сознательных политических активистов, вышедших из простого народа и выражающих его самые глубинные и наиболее общие интересы, стал основополагающим мифом обеих партий.