Серебряная куница с крыльями филина - Ан Ци

Вот тут-то вскоре Эрна мне сказала, что у нас будет ребёнок. Я равнодушно ответил, что это совсем не ко времени. Она была изумлена и оскорблена. Я это понял, но сердце моё молчало. Любовь моя умерла вместе со способностью чувствовать что-нибудь вообще. Остался только страх. И единственное, чего мне хотелось, это бежать! Бежать? Куда?

Случайно знакомые молодые врачи рассказали, что в Афганистан нужны медики.

Кто-то спросил, берут ли штатских. И в ответ услышал, что да, берут, однако, какие мы штатские? Мы же лейтенанты! И верно, мы все были военнообязанные, и после института нам присвоили звания. Тут вдруг в полной темноте для меня что-то засветилось.

Сейчас трудно представить, как мы были связаны по рукам и ногам. Прописка. Распределение. Грошовая зарплата. Для того, чтобы изменить свою жизнь, человек без посторонней поддержки должен обладать определённой свободой. Но без прописки не возьмут на работу. А без работы не пропишут. И для каждого телодвижения нужны деньги, которых нет.

А армия? Это был шанс. Я явился в военкомат, поговорил и узнал, куда и как обратиться. Меня тут же взяли. Обещали сделать полевым хирургом, а пока оформили инфекционистом. Особенно им понравилось, что я женат.

На Куприянова тяжело было смотреть. Он зажмурился. Лицо его посерело и сделалось землистым. Руки тряслись, и он начал странно прерывисто дышать.

Надо будет немедленно по окончании разговора узнать, как у него со здоровьем, подумал Синица.

А сейчас следовало продолжать. Он задал вопрос, но ответа не получил. Тогда он снова его повторил.

– Георгий Антонович, Вы мне не сказали… – начал он, как вдруг тот очнулся.

– Что? Как это – не сказал? Ведь я битый час рассказываю проклятую историю!

– Нет! Вы не сказали, что узнали от Цаплина. Ведь все эти события имеют какое-то объяснение?

– Господи, а ведь я и сам до сих пор не знаю…, – пробормотал Георгий. – Да нет, не пугайтесь. Попробую объяснить, – тряхнув головой, сказал он. – Мерзавец Цаплин, тот, трясясь от злости, принялся рассказывать вот что. Он женился на Кире и об этом нисколько не жалеет. Она красавица, и он от неё без ума. Но эта чёртова девка Эрна загубила ему карьеру. Как только ей исполнилось шестнадцать, его вызвали в отдел кадров, где сидели свои, а также один незнакомый важный человек, и спросили, что это за девочка растёт у него в семье? Он объяснил: мол, падчерица. Ему намекнули, что она тёмного происхождения. Что советскому горному инженеру не к лицу такое родство. Теперь освободилась должность начальника отдела. Они хотели… Но нет. С такой дочкой!

Я талдычу: не дочка мне она! Её папаша давно отдал концы, я его и в глаза не видел! А парторг и начальник первого отдела Мушко переглядываются, плечами пожимают. И Мушко сквозь зубы тянет: «Подумать только, наш старший инженер Цаплин допуск имеет к такой стратегически важной информации! Месторождения редкоземельных руд! Придётся изменить направление вашей работы, товарищ Цаплин! Я допуск теперь не подпишу».

Больше меня не повышали. Не давали перспективной интересной работы. Через два года я не выдержал и уволился. Эрна уже с нами не жила. Я так надеялся, что всё кончилось. Ан, нет! Поехали мы раз в командировку на горную разработку. Начальство шахты устроило нам банкет. И вот: да что, прямо как сегодня было! Выпили хорошенько, а мой директор и говорит.

– Семён, инженер ты толковый, мужик справный, и как ты та-а-аким людям на мозоль наступить умудрился? Хотел тебе деньжонок подбросить, повышение даже намечалось. Да не могу!

– Ядрён корень, -говорю, – Степан Иваныч, каким таким людям?

– Об этом, -отвечает,– не спрашивай. Всё равно не скажу.

– Так хоть объясните, что я такого сделал? Ничего ж не понимаю!

А он ещё рюмку хлопнул, усы вытер и губы поджал.

– Я сам мало что понимаю, но дочка у тебя лицом не вышла. В чём дело, тебе видней. Антисоветчица она, с иностранцами якшается или что?

– Не дочка она мне, – только я тогда и сказал.

Тут Цаплин вскочил и стал гундосить, что мне желает добра. Он не знает, может отец у Эрны был не наш человек, или она сама диссидентка. Кире он, мол, ничего не сказал. Довольно, что она дочку обратно в дом не тянула. Саму Киру, кстати, сроду с делегациями за рубеж не пускали! Другие ездили, а она нет! Ну а ему, Цаплину, каждое лыко стало в строку. Вечно начальство искало на него компромат. Ему не давали жизни из-за Эрны. Если я не хочу того же, я должен от неё скорее удрать, как от чумы!

19. История Павла Мухаммедшина

– Нет, похоже, это не Куприянов, – Петр обдумывал свои впечатления от встречи с Георгием Антоновичем и расхаживал по комнате, порою думая вслух.

Надо поискать в другом месте. А может, все же пациенты? Все-таки, этот последний герой, он же пациент – чем не кандидат в страшные мстители? Почем я знаю, ревновала его Эрна на самом деле или нет ко второй жене? А если да, так ее ревность и его уязвленное мужское самолюбие – раз! Теперешняя его любовь к молодой женщине, годящейся ему в дочери на фоне полового бессилия – два! Это ли не мотивы! Ну, алиби. Вникнуть как следует, а вдруг он куда хитрей, чем нам показалось. Почитаю-ка я еще раз отчеты моих ребят, может, что найду.

Ну хорошо, теперь о другом. Куприянов горит желанием помочь. Дело разрастается, разветвляется, так что его деньги не помешают. Сейчас Володька придет, покумекаем вместе. О, у меня идея! На улице погода промозглая. А для такого случая нет лучше ананасного грогу! И трубку достану. Табак этот из Испании душистый. И просто попижонить приятно, и запах умопомрачительный.

Синица достал из шкафчика белый Ямайский ром, ананасный сироп, коричневый сахар, фарфоровую коробочку со специями и задумался.

А может, лучше пунш? Молочный или обычный. Лимоны у меня есть. Нет, помниться, Расторгуеву нравился больше ананасный.

В столовой на втором этаже агентства немножко пахло дымком от печки. «Воду для особых случаев» Ирбисовцы привозили в канистре из Звенигорода, где у них имелся удобный летний домик. Вода была ключевая. И Петр с удовольствием налил ее в чайник. Он извлек чашу для грога, глиняные кружки, замурлыкал «Правь Британия» и принялся за дело. Когда через четверть часа явился озябший Расторгуев, встреченный тетей Мусей и отправленный в столовую с тарелкой горячих бутербродов, там уже разлился неповторимый