Формула Бога - Жозе Родригеш Душ Сантуш

Всякий европеец с трудом удержался бы от гримасы отвращения: на полу в проходе валялись объедки и мусор, громоздились клетки с курами, утками, цыплятами. В воздухе стоял крепкий запах птичьего корма и помета, человеческой мочи и пота, а ко всему этому примешивался висевший над автовокзалом тошнотворный смрад солярки.

Ровно в шесть автобус отправился в путь. Дергаясь и подпрыгивая, извергая из выхлопной трубы густые клубы черного дыма, он с яростным ревом влился в транспортный поток Тегерана — адское столпотворение безумно маневрирующих, гудящих и резко тормозящих машин. Потребовалось почти два часа, чтобы, поминутно останавливаясь и снова трогаясь, пробраться сквозь окраинные районы. Выбравшись наконец за городскую черту, автобус покатил по почти пустому шоссе к подножью гор.

Вскоре начались бесконечные зигзаги, подъемы и спуски горного серпантина. На крутых виражах за кромкой дорожного полотна свет фар выхватывал из темноты покрытые снегом обрывы. От беспрестанной болтанки, удушливого запаха горючего и ощущения, что чадор кольцом сдавливает голову, Томаша стало укачивать, и, пытаясь справиться с подступавшей тошнотой, он приоткрыл окно, чтобы подышать холодным разреженным воздухом Эльбурских гор.

К одиннадцати ночи они прибыли в Сари, город на севере Ирана, и сразу же разместились в маленькой гостинице под названием «Постоялый двор». Саббар попросил, чтобы ужин им подали в комнаты, и каждый ушел к себе. Сидя на кровати уже без чадора, Томаш поедал «кебаб» и любовался в окно спящим городом и причудливой белой башней с часами на центральной площади.

На следующее утро они сели на автобус, идущий в Горган, и при свете утреннего солнца Томаш впервые смог оценить красоты местности этого прилегающего к Каспию района. Пейзаж тут разительно отличался от тегеранского. Если из столицы вид открывался на суровые горы с островерхими снежными пиками, перед которыми лежали каменистые бесплодные земли, то здесь росли пышные и густые, почти тропические леса, порождение микроклимата, образовавшегося между мощной горной грядой и спокойной гладью моря.

Через три часа они добрались до Горгана и остались на автостанции ждать пересадки на новый маршрут. Площадь Энкелаб, где находилась конечная станция, плавилась от палящей жары, но сесть на автобус удалось лишь к обеду. Эта старая развалюха, подпрыгивая на колдобинах, тащилась по глубокой колее грунтовых дорог, проложенных прямо через буйную прибрежную растительность. Через два часа тряского пути Томаш увидел вдалеке первые признаки жизни — небольшие строения, четко вырисовывавшиеся на фоне пронзительно синего Каспийского моря.

Это был Бендер-Торкеман.

Городок состоял из почти одинаковых приземистых домишек, зато его жители, в основном туркмены, были необычайно живописны. Сойдя с автобуса, Томаш с интересом смотрел на мужчин и женщин в яркой одежде, праздно разгуливавших по улицам. Рынок был открыт, но ассортимент товаров разнообразием не отличался: немного рыбы, кое-какая одежда и развалы кустарно сработанной обуви.

По заброшенной узкоколейке со сгнившими шпалами они двинулись в направлении нефтехранилища. Впереди шествовал Саббар, за ним — Томаш, задыхаясь в своем чадоре. Миновав вонявшие машинным маслом и бензином резервуары, путники встали как вкопанные — их глазам открылось море и деревянные сваи причалов.

Три рыбацких шхуны плавно покачивались на зеркальной поверхности Горганского залива. Воздух у берега пах солью и йодом, над подернутой легкой зыбью водой разносились крики чаек. И хотя никогда раньше на Каспии Томаш не бывал, знакомые с детства запахи и звуки делали это место близким его сердцу.

Португалец приблизился к кромке прибоя и сквозь сетку чадора попытался разобрать названия суденышек.

«Анахита».

Нет, не то.

Томаш продвинулся на сотню шагов в сторону второго судна — выкрашенного в красный и белый цвета небольшого рыболовецкого траулера, который стоял на якоре невдалеке от берега. Над его развешенными для просушки сетями с клекотом носились чайки. На борту значилось: «Баку».

Томаш содрал с себя чадор и бросил на землю. Легкий бриз приятно овеял распаренное лицо, взлохматил волосы. Испытывая непередаваемое облегчение, португалец зажмурился и поднял к небу лицо. Ноздри его глубоко вдыхали соленый аромат, грудь наполнялась вольным морским воздухом, ноги утопали в белоснежной пене прибоя. Дуновения ветра представились ему в эту минуту дыханием Бога.

Наконец Томаш открыл глаза и посмотрел на кораблик.

— Э-ге-гей! — сложив рупором ладони, крикнул он.

Разнесшийся над умиротворенной водной гладью возглас вспугнул чаек. Птицы облачком взметнулись вверх и, грациозно взмахивая крыльями, описали в небе широкий круг.

— Э-ге-гей! — закричал снова Томаш.

— Chikar mikonin? — донеслось с борта.

Томаш набрал воздуха в легкие и что было силы заорал:

— Мохаммед!

Рыбак немного поколебался.

— Ye lahze shabr konin, — ответил он наконец и жестом велел подождать.

Томаш замер в ожидании, молясь про себя, чтобы все вышло, как задумано. Судно хрупкой скорлупкой покачивалось в такт штилевой зыби, убаюкиваемое криками чаек и шорохом прибойной волны.

Спустя полминуты на палубе появились двое — рыбак и другой мужчина, который по-английски обратился к стоявшим на берегу:

— Меня зовут Мохаммед. Я могу вам помочь?

Томаш чуть не подскочил от радости.

— Да, можете! — воскликнул он с улыбкой облегчения. — Вы собираетесь на хадж в Мекку?

Несмотря на разделявшее их расстояние, историк видел, как Мохаммед улыбнулся.

— Иншаллах!

Рыболовецкая шхуна, рассекая носом потемневшую каспийскую воду, направлялась в открытое море. Фигура Саббара на берегу быстро уменьшилась до размера точки, а затем и вовсе пропала из виду. Чайки на небольшой высоте летели за кормой, сопровождая судно в напрасной надежде, что кто-нибудь бросит им рыбину. Но часы досуга, когда моряки забавлялись, играя с птицами, кончились, и сейчас все были заняты работой.

Томаш почувствовал, что к нему кто-то подошел. Обернувшись, он увидел Мохаммеда, который молча смотрел на удалявшийся песчаный берег, где уже не было видно Саббара. Капитан корабля, азербайджанец с седеющей бородой, аккуратно подстриженными шелковистыми волосами и ухоженными, безупречно чистыми ногтями, нисколько не походил на рыбака. Внешность выдавала в нем не чуждого сибаритству городского жителя.

— Еще бы немного, — начал разговор Мохаммед, — еще один день, и мы бы ушли без вас. Вам повезло, что вы нас застали. — Мохаммед кивнул подбородком в сторону, где недавно виднелся силуэт Саббара, и спросил: — Он тоже из наших?

Томаш отрицательно покачал головой.

— Кто же он?

— Просто водитель.