Хатшепсут. Дочь Солнца - Элоиза Джарвис Мак-Гроу

Футайи в затруднении потёр подбородок. Некоторое время в комнате ничего не было слышно, кроме монотонного поскрипывания опахал. Инени, глядя в лицо Футайи, подошёл к столу.

— Нехси прав, друг мой, — спокойно сказал он.

— Да, он прав, — наконец вздохнул Футайи. — Это мудрый план — если, конечно, он выполним.

— Если он «выполним»? — переспросил негр.

— Если Её Сиятельство допустит, чтобы ею руководили. И если она позволит, чтобы ею руководили мы.

— Она будет слушать старых друзей.

— Она будет слушаться голоса, который предложит ей власть, Нехси, — склонился вперёд Инени.

— Тогда сделаем так, чтобы этим голосом был наш! У неё царская кровь, царские манеры...

Нехси улыбнулся и сухо сказал:

— Это уже не в наших силах. Она будет делать то, что захочет, — с нашей помощью или без неё. Не так ли, друзья мои? — Слова Нехси прозвучали жалко, но когда негр встал, выражение его лица потеплело. — Она очень похожа на своего отца, — добавил он.

— Да, — подтвердил Футайи. Постепенно его морщинистое нервное лицо приобрело более мирное выражение. — Да, действительно, — с надеждой повторил он.

Несколькими минутами позже, когда трое министров уже выходили из дворца, в Большом дворе остановились красивые носилки с храмовыми эмблемами. Из них вышел Сенмут, новый раб Амона, под мышкой он держал свёрток. Его угловатое мощное тело было облачено в изящные одежды; плат из золотой парчи подчёркивал мрачные сардонические черты его лица. Он сердечно приветствовал министров, услышал в ответ вежливое бормотание, шагнул к маленькому садику, где Божественная Правительница любила проводить полуденные часы, вошёл и закрыл за собой дверь.

Нехси откашлялся.

— Вероятно, какие-то срочные дела храма, которые не могут подождать выздоровления фараона. — Он взглянул на свиток, который держал в руке, и раз-другой рассеянно хлопнул им себя по ноге. — Не важно. Я получу печать позже.

Стараясь не глядеть друг на друга, трое мужчин вернулись во дворец.

Сенмут улыбнулся про себя, когда захлопнувшаяся за его спиной дверь оградила его от трёх вонзившихся ему в спину взглядов. Пусть себе смотрят Великие. Им предстоит узнать его хорошо и надолго.

Он энергичным шагом прошёл к беседке, увитой со всех сторон зеленеющими виноградными лозами, и, лишь взойдя на лестницу, понял, что там пусто. Сенмут остановился и огляделся. На изумрудном газоне у края пруда играли двое царских детей, обильно брызгая водой друг на друга и на траву, где она сверкала алмазным блеском. Их звонкие голоса разрывали тишину. Видимо, в саду были лишь они да он сам. Хатшепсут ещё не пришла.

Положив свой свёрток в углу беседки, Сенмут спустился на траву и принялся прохаживаться в ожидании. На несколько секунд он остановился над прудом, рассматривая играющих детей. Между ними бегал полосатый котёнок; маленькая царевна пыталась схватить его и посадить в корзину. Бросалось в глаза её внешнее сходство с отцом, её тонкие как тростинки ножки и мелкие нервные черты лица. По сравнению с ней Тот казался пышущим здоровьем. Его смуглое тельце напоминало молодого крепкого бычка. Бычка? Скорее жеребёнка или козлёнка, подумал Сенмут, разозлившись на себя за то, что ему в голову пришёл образ, неотделимый от царского титула. Мальчик не был настоящим царевичем, и это факт огромной важности, с которым теснейшим образом связана будущность множества людей. Единственным доводом в пользу мальчика могло послужить только его потрясающее сходство с Божественной Хатшепсут. «Клянусь Кровью Расчленённого[85], — думал Сенмут, — он так похож на неё, что мог бы быть её родным сыном».

В памяти всплыло её лицо. Сенмут знал его теперь так же хорошо, как своё собственное. В первые недели своего пребывания рабом Амона он, перестраивая всю многочисленную армию служителей храма, обнаружил, что быстрее всего можно получить царское одобрение, если приносить свои планы Хатшепсут. Выбрав удобный момент, нужно было появиться в маленькой садовой беседке, почтительно поглядеть в сторону пустого кресла, сделанного из позолоченной древесины драгоценного кедра, а затем с подчёркнутой неловкостью протянуть ей принесённые документы.

— Поскольку Добрый Бог сегодня нездоров, то боюсь, что должен ещё раз обеспокоить Ваше Сиятельство делами храма.

— В чём же дело сегодня?

Хотя в голосе слышалась скука, лицо её выражало неподдельный интерес. Сенмут был уверен, что она больше всего хотела делать то, что положено фараону. Он разворачивал свиток, объяснял свой план и с удовольствием наблюдал, как быстро она схватывает суть дела Вопросы Хатшепсут были проницательными и умными. После этого он сидел с ней за чашей вина, и разговор частенько уходил далеко в сторону от дела.

Сенмут стоял на солнцепёке, вспоминая их многочисленные беседы. С каждой новой встречей официозность между ними таяла всё сильнее, а он становился чуть более дерзким. Если бы кто-нибудь понял подтекст этих ранних бесед... Одна из них явственно всплыла в его памяти.

— ...Замечательный план, архитектор, — сказала она, бросив на стол последний документ. — Постройка пропорциональная, просторная и в то же время несложная по конструкции. Это... — она слегка улыбнулась, — это архитектурно. Я разрешаю. То есть, — поспешно поправилась она,— я представлю план на утверждение фараону. Приказать Акхи наполнить твою чашу?

Сенмут собрал листы и со вздохом свернул их в один силок.

— Да, Сиятельнейшая, раз вы предлагаете — одну чашу для защиты от жары, в которую я должен окунуться через мгновение. Этот сад восхитительно прохладен. Если бы я мог пробыть весь день в лучах сияния моей госпожи, которое сегодня не омрачает ни одно облако. — Его взгляд скользнул к пустому креслу фараона.

Как он и ожидал, Хатшепсут не обратила внимания на намёк. Если бы царица показала, что поняла его, он должен был бы лишиться головы.

— Значит, ты не можешь задержаться? — переспросила она.

— Хоть навсегда, если таково желание моей госпожи! — Он положил свиток на стол.

— Превосходнейший, у меня нет на этот счёт никакого желания! Я всего-навсего спросила...

— И что же может помешать мне задержаться? — любезно спросил он. — Я восхищен тем интересом, который Ваше Сиятельство проявляет к моим делам.

Она поставила кубок и посмотрела на Сенмута.

— Твои дела меня мало волнуют, раб Амона! Ты когда-нибудь перестанешь искать тайный смысл в каждом моём слове?

— Как будет угодно Сиятельнейшей, — усмехнулся он. — Я буду считать все ваши замечания бессмысленными, а ваш интерес несуществующим. Но тогда зачем вы обращаетесь ко мне как к «превосходнейшему» и «рабу Амона»? Ведь именно интерес Вашего Сиятельства сделал меня таким.