Игрушка Двуликого - Василий Горъ

– Злишься?

– Да…

– Зря: у нас с тобой сегодня праздник!

– Праздник?! – горько переспросил юноша. – У нас с вами?

– Да, ты не ослышался! – кивнула она, приблизила губы к его уху и радостно прошептала: – Сегодня ночью в Авероне скоропостижно скончался мэтр Регмар!

Бельвард аж подскочил:

– Глава гильдии лекарей? Тот, который выступал на суде над Бездушным?

– Он самый!

Юноша почувствовал, что расплывается в мстительной улыбке:

– О-о-о!!! Кстати, а почему «скоропостижно»?!

– Потому что следов пыток на нем не осталось… – выделив интонацией словосочетание «на нем», ответила мать и злорадно оскалилась: – Ведь выжженные внутренности снаружи не видны!

– Зато живы еще трое… – справившись со вспышкой радости, напомнил Бельвард.

– Пока живы… – усмехнулась леди Марзия, услышала скрип открывающейся двери и рявкнула на весь донжон: – Убирайтесь к Двуликому!

Створка остановилась, дрогнула и все-таки распахнулась. Открывая взгляду бледного, как выбеленное полотно, голубятника, стоящего на коленях:

– Не велите казнить, ваша светлость! Тут то самое письмо… Ну, от Извара Зипуна!

– От кого?! – не поняла леди Марзия.

– От старшего одной из пятерок… – вскакивая на ноги, объяснил Бельвард, подбежал к голубятнику, вырвал из его рук крошечный кусочек пергамента и вчитался в корявые, налезающие одна на другую буквы:

«На п. дв. «Св. Р» пр-л абоз НЛ. Част паехл. д. Таропица.»

– Что это за белиберда? – спросила маменька, невесть как оказавшаяся рядом с сыном и вглядывающаяся в текст.

Торопливо смяв пергамент в кулаке, Бельвард взглядом приказал голубятнику убираться куда подальше, собственноручно закрыл за ним дверь, прислонился к ней спиной и усмехнулся:

– На постоялый двор «Свеча рассвета» прибыл обоз короля Неддара. Часть обозников осталась, часть в спешке поехала дальше.

– Только обоз? А где сам Латирдан?

– Прибудет туда вечером, ваша светлость… – подал голос Бер. – Когда король торопится, слуги, которые его сопровождают, выезжают заранее. И готовят к прибытию его величества те постоялые дворы, на которых он собирается остановиться…

– Так это – Неддар. А нам нужны Бездушный с тварью д’Атерн!

– Говорят, что Меченый закончил свой Путь. – хмыкнул юноша. – Будь я на его месте, выехал бы из Шаргайла в свите короля. А на Тиррен свернул бы где-нибудь в Ромме…

Маменька помрачнела:

– Значит, если они едут с Латирданом, то до Ромма к ним не подступиться?

Бельвард расплылся в улыбке:

– Ну, я бы так не сказал!

Третий день второй десятины третьего травника

…Во дворе «Свечи рассвета» оказалось на удивление многолюдно: рядом с каретным сараем пятеро кряжистых обозников деловито меняли тележную ось, чуть поодаль, у загона со скотом, суетилась троица мужиков помоложе – двое свежевали овец, а третий разделывал парящие туши. Рядом с конюшней пара пацанов усердно скребли и мыли очень неплохих скарцев, а перед распахнутыми настежь дверями кузни подмастерье приколачивал подкову к правому переднему копыту каурого рагнарца.

Мысленно настроившись на то, что горячей воды придется ждать до Ночи Темной Страсти, я направила свою кобылу к коновязи, неторопливо спешилась, шагнула к Крому и чуть было не оглохла от подобострастного вопля выбежавшего во двор юноши:

– Сил-ваш-м рук-м и астраты ваш-м-глаз-м, уважаемые!!! Рады вновь привест…ствавать вас на нашем пастаялом дваре!!!

Вглядевшись в лицо глотающего буквы и слоги крикуна, я мысленно хихикнула: это был Заур, сын хозяина «Свечи рассвета», «имевший счастье» столкнуться с моим мужем на темной лестнице и наверняка не забывший «ласкового» прикосновения его пальцев к своему горлу.

– Что со свободными комнатами? – бросив повод своего коня подскочившему мальчишке, поинтересовался Кром.

– Есть! Провожу!! Лично!!! П-том в-рнусь и п-селю ваш-х воинов!!! – затараторил парень. Не дожидаясь соответствующей просьбы, метнулся к моей кобылке и, в мгновение ока справившись с ремнями переметных сумок, забросил их себе на плечи.

«Соображает…» – склонившись к моему уху, прошептал Меченый, поудобнее перехватил свой посох и зашагал вслед за рванувшим к двери «проводником»…

…Комната, которую нам выделил Заур, разительно отличалась от той, в которой мы ночевали в прошлый раз: по левую руку от входа стояла не узенькая и короткая даже для меня кровать, а сооружение, на котором при желании могли с комфортом разместиться трое-четверо таких же здоровяков, как мой Кром. Справа, вплотную к стене, выстроились аж четыре сундука для вещей и нечто, напоминающее то ли вешалку, то ли тренировочный манекен. А в локте перед окном высился небольшой, но довольно аккуратный стол с тремя резными стульями. Впрочем, все это «великолепие» я толком и не рассматривала, так как, не успев перешагнуть через порог, сразу же прикипела взглядом к красующейся перед дверью здоровенной и явно совершенно новой бочке для омовений.

– С чего это вдруг вы ее прикупили? – убедившись, что она мне не чудится, ехидно спросила я.

Юноша поежился, о-о-очень осторожно дотронулся до поясницы и тяжело вздохнул:

– На-а-а прошлой де-есятине у нас а-аст-навливался ка-ароль Неддар Латирдан… со свитой… И-ие мл-сть леди Амалия п-желала а-а-апал-снуца… И… э-э-э… ни смагла…

Чем закончилось несостоявшееся омовение, было понятно и без дальнейших объяснений, поэтому, жестом приказав ему замолчать, я потребовала натаскать мне воды, дождалась, пока Заур выбежит из комнаты, села на первый попавшийся стул и принялась расплетать порядком надоевший магас.

Кром, за время моего разговора с хозяйским сыном успевший выглянуть во двор, закрыть ставни и прислонить Посох Тьмы рядом со входной дверью, присел на корточки возле переметных сумок и принялся копаться в их содержимом: достал чистую нижнюю рубашку и ара’д’ори, затем – полотенце, сверток с мыльным корнем и гребешок, встал, аккуратно разложил все это на кровати и вдруг застыл, невидящим взглядом уставившись на белую ткань.

Проследив за его взглядом, я похолодела: он смотрел на мою рубашку, а видел прошлое: парящие ведра воды, пустой таз и меня, стоящую у окна с распущенными волосами.

– …За что они нас так ненавидят? – там, в прошлом, спросила его я.

– Кто «они»? – удивился он.

– Боги!

Вспоминать, что я тогда несла, было стыдно: не найдя в себе сил прямо признаться в своих чувствах, я сначала убедила Крома в том, что Боги нас ненавидят, а затем попыталась переложить бремя принятия решения со своих плеч на его.