Евроняня - Наталья Нечаева

Самое удивительное, что этот волшебный дождь шел в строго очерченном круге, куда чудом попали дом и сад, за пределами же чугунного забора тяжелый жаркий воздух продолжал колыхаться сухо и томно.

Ника кружилась под сказочным теплым дождем, ловила губами сладкие капли, пахнущие травой и солнцем, стряхивала с волос миллионы радуг, чтобы тут же поймать их в широко раскинутые руки. И сама чувствовала себя одной их этих радуг, искрящейся, красивой, молодой и очень-очень счастливой!

– Я люблю тебя! – крикнула она небу. Или тучке. Или солнцу. Какая разница? В этот момент она любила весь мир!

На веранду выскочили двойняшки, милые, родные, с восторженными мордахами и сверкающими глазенками.

– Я люблю вас! – крикнула Ника.

Дети разом спрыгнули с крыльца, схватили Нику за руки и закружились вместе с ней под необыкновенным счастливым дождем.

Сад, притомившийся от жары, ожил, развернулся всеми листочками и травинками и теперь откровенно купался в теплом солнечном ливне. И там, где из упрятанных в траву труб, орошая голодную землю, били фонтанчики воды, неожиданными гроздьями праздничного салюта расцвели радуги. Цвета играли друг с другом перекрещиваясь, перемигиваясь, сливаясь и вновь разъединяясь на правильные дуги, фиолетовые, розовые, желтые, зеленые, голубые, вспыхивающие над газоном как острые веселые костерки.

– Господи, чудо какое! – выдохнула Ника, останавливаясь.

Двойняшки, не меньше ее пораженные этим радужным великолепием, тоже застыли.

Няня прижала их к себе, и они молча наблюдали за этим невиданным волшебством.

Дождевые капли становились все реже, радуги – все меньше. Вот одна из них, последняя, вспыхнула так роскошно и ярко, что все трое просто зажмурили глаза, боясь ослепнуть. А когда открыли – дождик кончился. Совсем.

Ника подняла голову и увидела совершенно чистое небо. Такое же далекое, голубое и идеально гладкое. От волшебной тучки не осталось даже легкого перистого облачка.

Разве так бывает? Может, пригрезилось? Однако мокрые волосы, мокрые ноги, мокрые счастливые двойняшки – все это можно было потрогать…

Обнявшись, нарочито скользя босыми ступнями по мокрым плитам, как по льду, троица вернулась на веранду. Даже говорить не хотелось. Просто отсверки недавних радуг счастливо сияли в глазах, да солнечные дождевые капли золотились в волосах и отражались в улыбках.

То, что кроме них тут присутствует кто-то еще, они поняли, лишь когда лениво стукнула калитка. Мгновенно увиделся за забором желтый сверкающий бок автомобиля, и мужик, весело шагающий к ним по дорожке, стал вдруг вполне осязаемым и реальным.

– Дядя Митя вернулся, – прокомментировал Петр.

– Наверное, забыл чего-нибудь, – отозвалась Марфа.

– А я папку забыл, – подтвердил гость, поднимая с широких белых перил белую же папку. – Вы так красиво танцевали, – обратился он к Нике. – А потом с детьми – это вообще чудо.

Девушка смутилась.

– Вы меня не помните? – улыбнулся гость. – Мы с вами встречались в казино на вечеринке. Нас Владимир Владимирович знакомил.

Конечно, теперь Ника вспомнила. Как там про него ЕВР сказал? Один из самых богатых людей России?

– Я еще тогда обратил внимание, какая вы красавица, а сейчас… А поехали с нами? Там такие люди интересные – Гайдар, Немцов, Чубайс. Весело очень!

– Нет, – твердо сказала Ника, памятуя, чем закончилась ее прошлая встреча с бомондом. – Спасибо. У меня дела. Сарафан тете Вале дошить, она в отпуск уезжает, и детей одних оставлять нельзя. Я ведь няня.

Дмитрий как-то очень странно на нее посмотрел:

– Няня?

– А что? – с вызовом ответила Ника. Двойняшки дружно и радостно закивали головами.

– И шьете – тоже сами? – не унимался с вопросами Дмитрий.

– Еще как! – подтвердила Марфа. – Лучше Юдашкина и Валентино!

– Ладно, – помахал рукой гость. – Поеду! Но мы еще обязательно увидимся! – Он в упор взглянул на Нику. Улыбнулся двойняшкам, прыгнул в свое сверкающее, как яичный желток, чудо и исчез. Даже дымка на дороге не оставил.

* * *

Марфа с Петром снова пошли теребить сонных собак, а Ника отправилась в беседку. Разложила удобный лежак, взяла в руки привезенный тетей Валей «Гламур» и почувствовала, что глаза сами собой закрываются, а руки журнал не держат. И все тело сладко-сладко томится…

«Подремлю чуток, – разрешила себе Ника. – Самую малость».

Откуда-то издалека прилетел звонкий голосок Марфы, отпрашивающейся в гости к ребятам на соседний участок. Ника без сил махнула рукой: идите! Сквозь тягучую тяжелую дрему она слышала веселые ребячьи голоса, потом – тишину потом – снова голоса. Вроде кто-то из двойняшек прибегал домой, убегал…

Нике было так хорошо, что любое, даже самое легкое движение ноги или руки представлялось ненужным и тяжелым. Она и не двигалась. Впитывала каждой расслабленной клеточкой тепло и покой, наслаждалась неподвижностью и тишиной.

Вечер скоро, осознала она, когда в беседку стали заглядывать косые лучи низкого солнца. Потянулась, томно выплывая из мохнатого покоя.

– Марфа! Петя! – Никто не отозвался. Вместо детей приплелся верный Дарик, ткнулся мокрым носом в ладонь и утелепался обратно. Анжи, кстати сказать, и того не сделала.

В доме тоже гуляла пустота. Где же дети? Неужели до сих пор в гостях? Хотела было идти за ними к соседям, да тут они и явились. Едва передвигая ноги. Какие-то на себя не похожие. Юркнули в комнату к Петру, включили компьютер.

– Ребята, вы чего такие квелые? – поинтересовалась няня. – Перегрелись?

– Устали просто, – тихо отозвалась Марфа. Ее голос и впрямь убеждал: устали. Дети, они ведь тоже не железные! Побегай-ка весь день как заводной заяц-энерджайзер, батарейка рано или поздно выдохнется!

От ужина двойняшки отказались, а Ника и настаивать не стала – наверное, в гостях сладостей объелись, обычное дело!

Уже было совсем темно, когда в калитку постучал поселковый староста:

– Хозяева! Сдаем деньги на охрану!

Ника кинулась в дом, чтобы не задерживать сборщика податей, открыла ящик стола, где хранилась домовая касса. Помотала головой, прогоняя глюкообразное видение. Закрыла. Открыла снова. Деревянная, пахнущая деревом и чем-то химическим коробка была пуста. То есть совершенно!

Что за ерунда?

Девушка поочередно слазила в два оставшихся ящика: вдруг по ошибке, когда выдавала деньги перед отъездом Жану, сунула не туда?

Денег не было.

Ни долларовых бумажек – их оставалось, она точно знала, две по сто и одна пятидесятка, – ни бирюзовых рублевых тысяч. Этих было семь.

– Вот же клуша! – вслух обругала себя Ника. – Куда засунула?