Девяносто дней Женевьевы - Люсинда Кэррингтон

– Помогать тебе? – возмутилась Женевьева. – Что, черт возьми, тебе от меня нужно?

– Замолви обо мне словечко перед мистером Синклером, – попросил Рики.

– Да ни за что! Я уже говорила тебе, что не буду этого делать.

– Просто намекни ему, что у меня есть для него кое-что интересное, – произнес он, наклонившись к ней. – Ты даже можешь не говорить, что видела мои работы. Этого не нужно. Просто скажи, что знаешь одного художника, у которого есть весьма оригинальные рисунки. Синклер сразу поймет, что именно ты имеешь в виду.

– Почему ты в этом так уверен? – спросила Женевьева, немного успокоившись.

– Он парень с причудами. Ему нравятся сексуальные извращения, – сказал Рики. – Об этом все знают. Такие, как он, любят подобные картинки.

– Я не знаю, из каких именно источников ты почерпнул столь интересную информацию, но мне кажется, что ты сам извращенец.

Лицо Рики стало серьезным.

– Меня никто не хочет брать на работу, а у меня накопилась целая куча неоплаченных счетов.

– Ты сам в этом виноват.

Рики посмотрел на Женевьеву, злобно сверкнув глазами.

– Помоги мне устроиться на работу в «Баррингтонс», и я перестану рисовать эти пошлые картинки.

– Нет. Я уже давала тебе шанс и больше этого делать не буду. Ты ненадежный человек, и к тому же у тебя склочный характер. Ты слишком высокого мнения о своей персоне. Считаешь, что ты пуп земли. Ты понятия не имеешь о том, что означают слова «срок сдачи проекта». И вот что еще я тебе скажу, – продолжила Женевьева, увидев, что Рики в бешенстве вскочил на ноги. – Если ты, пытаясь продать кому-нибудь (включая мистера Синклера) эти рисунки, будешь ссылаться на меня, я позвоню куда следует. Ты и ойкнуть не успеешь, как к тебе домой нагрянет полиция нравов.

Рики в ужасе попятился от стола.

– Да они просто посмеются над тобой. Я не делаю ничего противозаконного.

Однако произнес он это как-то неуверенно, и Женевьева подумала, что у него дома, скорее всего, хранятся еще более пикантные рисунки.

– Держись от меня подальше, – предупредила она художника. – Я больше никогда не хочу видеть ни тебя, ни твои шедевры. Понятно?

– Ты сука, Лофтен! – прошипел Рики и стиснул зубы. – Первостатейная сука.

– Убирайся отсюда немедленно, – ледяным голосом произнесла Женевьева.

Художник ушел, бормоча под нос ругательства.

После разговора с Рики Женевьеве совершенно расхотелось есть. Перед ее глазами все еще стояли его рисунки. «Как грустно и мерзко, что на свете есть люди, которым нравится смотреть на то, как издеваются над женщинами, и такие, которые получают удовольствие, когда их подвергают сексуальному насилию и причиняют боль», – подумала она. Вспомнив, как Рики намекал на то, что Синклер тоже относится к их числу, Женевьева разозлилась еще больше.

«Интересно, Джейд Челфонт действительно подарила Синклеру ту серию рисунков, которые Рики показывал мне в первый раз?» – подумала она. По крайней мере на тех картинках, стилизованных под эпоху Регентства, мужчины и женщины действительно дарили друг другу наслаждение. Женевьева вспомнила, что рисунки показались ей необыкновенно эротичными, и подумала, что они действительно могут понравиться Синклеру. Однако ей не хотелось верить в то, что он проявит интерес к порнографическим картинкам, на которых изображены сцены насилия.

Женевьеву удивляло то, с какой легкостью она подчинялась Синклеру во время их сексуальных игр, хотя иногда ей в голову все-таки приходили мысли о том, что ради интереса можно поменяться с ним ролями. Да, ей нравилось, когда ее связывали, нравилось чувствовать себя его собственностью (по крайне мере во время эротических игр). Женевьеве доставляла удовольствие приятная, возбуждающая боль, которую она испытывала, когда ее шлепали, привязав к сиденью мотоцикла. Однако она всегда чувствовала себя в полной безопасности, потому что была уверена: они оба понимают, что эти встречи являются лишь частью воображаемого мира, в котором есть свои негласные правила. Женевьеве нравилось подчиняться, хотя она изо всех сил делала вид, будто это не так. Эти игры были весьма забавными.

Однако в тех рисунках, которые сегодня показал ей Рики, ничего забавного не было. «Сомневаюсь, что тот человек, который купит их, вообще знает, что означает это слово», – сказала себе Женевьева. Она тряхнула головой, чтобы прогнать ненавистные видения, взяла сумку и вышла из паба.

– Я хочу, чтобы вы приехали ко мне в восемь часов. Я пришлю за вами такси.

Услышав голос Джеймса Синклера, Женевьева едва не запрыгала от радости. Усилием воли она заставила себя успокоиться. Ей не хотелось, чтобы, услышав ее дрожащий голос, он понял, как она взволнована.

– Что я должна надеть? – спросила она.

– Все, что хотите, – сказал он. – Только обязательно наденьте шубу, которую я вам подарил. Когда вы приедете ко мне, вам придется переодеться.

– Во что?

Хотя Синклер по-прежнему говорил серьезным тоном, Женевьева поняла, что он улыбается.

– Вы наденете то, что я приготовил для вас, дорогая. Если хотите, можете привезти свой костюм. Однако помните, что главным развлечением сегодняшнего вечера будет стриптиз. В вашем исполнении. Я хочу посмотреть, удалось ли вам улучшить свое танцевальное мастерство.

– А если вы решите, что не удалось?

– Тогда я отправлю вас домой и вы не сможете насладиться великолепными блюдами, – сказал Синклер.

– Вы собираетесь приготовить ужин? – спросила Женевьева, не скрывая удивления.

Синклер засмеялся.

– Своей стряпней я не рискнул бы накормить даже злейшего врага. Ужин привезут из ресторана. Если, конечно, вы это заслужите.

* * *

– Да будет свет, – сказал Синклер, щелкнув тумблером. Загорелись три маленьких театральных прожектора, осветив танцевальную площадку. – А теперь музыка, – провозгласил он.

Снова раздался тихий щелчок, и из встроенных динамиков зазвучала знакомая мелодия. Это было вступление к «Стриптизерше».

– Вам нужно еще что-нибудь? Может быть, стул или зеркало? – спросил он. – Я выполню любую вашу просьбу. Вы не поверите, но у меня очень большие возможности.

Женевьеву так и подмывало попросить, чтобы он принес ей питона, но она почему-то подумала, что эта шутка вряд ли его развеселит. Даже несмотря на то что по телефону Синклер говорил с ней довольно вежливо, дразнить его, демонстрируя чрезмерную уверенность в собственных силах, все-таки не стоило. Женевьева чувствовала: он не верит, что этим вечером она сможет показать то, что ему хочется.

Увидев Синклера в элегантном темном костюме и белой рубашке, она подумала, что он изменил планы на вечер и собирается повезти ее куда-нибудь. Однако, окинув взглядом комнату, Женевьева поняла, что ошиблась. Там все было подготовлено для ее выступления. В качестве декорации были установлены три прожектора. В темной части комнаты стояло большое кожаное кресло. На маленьком столике возле него она увидела бутылку вина и бокал. Синклер выключил прожектора, оставив только лампу с абажуром, которая заливала комнату мягким, приглушенным светом.