Прекрасная пленница - Нора Хесс

Он сел на колени перед очагом и взял кофейник.

– У тебя найдется чашка кофе для дикого охотника?

Роксана покраснела. Нельзя быть такой негостеприимной. Даже индеец, забредший в их дом, всегда найдет здесь еду и питье. Она подошла к столу, чтобы взять чашку с накрытого к ужину стола. Когда Роксана подавала ему чашку, их руки соприкоснулись, и Летти, которая не отрывала от них глаз, не могла сказать, кто из них двоих был больше взволнован этим прикосновением.

Келеб отхлебывал горький обжигающий напиток и оглядывал Роксану.

– Мне кажется, ты поправилась, – протянул он.

Глаза Роксаны вспыхнули, но тут же она решила, что не позволит ему расстраивать себя, и она повернулась к нему спиной.

Келеб вспомнил, почему она потолстела, и, разозлившись, продолжил мучить ее. Он задержал взгляд на ее груди и стал ее рассматривать.

– Да, – протянул он, – да, и в груди ты как-то раздалась. Я не припомню, чтобы твои прелести так выдавались из платья. Теперь они не поместятся в ладонь.

Она резко повернулась к нему, подняв руку для пощечины. Но он перехватил ее. Тихо усмехнувшись, он спросил:

– И когда же свадьба?

Роксана высвободила руку.

– Скоро.

Она подошла к очагу и уставилась на огонь, стараясь унять дрожь. Келеб недолго смотрел на ее неподвижную спину, потом сказал:

– С ним ты никогда не будешь счастлива, Роксана. Он холоден и жесток с женщинами.

Роксана крепко сцепила пальцы. Как смеет он говорить, что она не будет счастлива с другим мужчиной, – после тех мук, которые она перенесла от него!

Она развернулась, бросила небрежный взгляд и спросила:

– Что ты знаешь о том, как сделать женщину счастливой?

Он лениво усмехнулся:

– И ты это спрашиваешь, Рокси? Ты разве не помнишь наши ночи? Особенно последнюю. Тогда ты была счастливой женщиной, разве я не прав?

Роксана задохнулась от его слов. Ей захотелось в кровь расцарапать его самодовольную физиономию. Как он смеет вспоминать эту ночь! Ночь ночей – когда он оказался таким беспечным и наградил ее своим семенем.

Но с холодной решимостью, которая удивила ее саму, она подавила свою ярость и отозвалась:

– А ты думаешь, охотник, что только это в мужчине делает женщину счастливой? В таком случае, ты знаешь, что Сет оснащен для счастья не хуже тебя.

Она увидела, как побелело его лицо, и, прищурив глаза, она думала, как бы побольнее задеть его. И неожиданно она произнесла слова, которые должны были уничтожить его:

– Чтобы ты знал, Сет обращается с этим еще лучше, чем ты.

Она не успела закрыть рот, как он влепил ей пощечину. Она вжалась в спинку кресла, и, прежде чем она успела выпрямиться, Келеб схватил ее за плечи и начал трясти.

– Черт возьми, – задыхался он, – скажи, что ты лжешь. Тебе не может нравиться этот человек.

У нее растрепались волосы, и из-под их завесы она рассмотрела его лицо. Сердце ее радостно забилось. «Он ревнует», – поняла она.

Он еще раз тряхнул ее.

– Я жду! Отвечай! – повторял он сквозь стиснутые зубы.

Она раздумывала. Сказать ему, что Сет не позволял себе ничего, кроме прощального поцелуя на ночь? Но если она сделает это, он сразу поймет, что это он отец ее будущего ребенка. Ради Сета она не могла этого допустить. У Келеба не должно быть сомнений на этот счет.

Она уже готовилась ответить, как на крыльце раздались шаги. Келеб оттолкнул ее и уселся с мрачным лицом. Роксана же в сопровождении взволнованной и расстроенной Лётти направилась в свою комнату.

По пути Роксана обернулась:

– Со мной все хорошо, Летти. Иди и поставь на стол ужин, чтобы дядя Малкольм ни о чем не догадался.

В спальне она налила из кувшина воду в таз. Намочив полотенце, Роксана прикладывала его к распухшей губе до тех пор, пока она не приобрела свой нормальный вид. Быстро причесавшись, девушка улыбнулась своему отражению.

– Вы так ничего и не узнали, Келеб Коулмен, – прошептала она. – Вот и сидите здесь и удивляйтесь.

Как только Роксана удалилась к себе, вошли Малкольм с Гидеоном. Оба радостно поприветствовали Келеба.

– Где ты был? – спросил Малкольм. – Я заезжал к тебе и вчера, и сегодня.

Келеб посмотрел на Малкольма из-под насупленных бровей. Без всякого выражения в голосе он ответил:

– Четыре дня шел по следу этого хорька.

– По твоей щетине я так и понял, что ты давно не был дома, – сказал Гидеон, наклоняясь и грея пальцы над пламенем.

Келеб провел рукой по заросшему подбородку.

– Наверное, я выгляжу, как медведь, – пробормотал он.

Внезапно он рассердился на себя за то, что предстал в таком виде перед Роксаной. Сет Хейл никогда не позволил бы себе заявиться с четырехдневной щетиной.

Келеб раздраженно отозвался на замечание Гидеона:

– Когда ты станешь взрослым и у тебя отрастет своя щетина, тогда поговоришь о моей!

Гидеон удивленно взглянул на него, потом на закрытую дверь в комнату Роксаны.

«У Келеба плохое настроение, они с Роксаной опять сцепились», – подумал он.

Он еще раз посмотрел на Келеба и слегка улыбнулся.

– Я ничего такого не имел в виду. – Он еще немного помолчал, потом заметил: – Мне кажется, ты становишься раздражительным от одиночества. Может, мне переехать к тебе пожить?

– Сомнительно, что это поможет, – глухо отозвался Келеб. – Плохая компания хуже одиночества.

Гидеон вспыхнул. Пусть у Келеба плохое настроение, но он зашел слишком далеко.

– Если ты действительно так думаешь, то я уж постараюсь не подходить близко к твоему дому.

Келеб усмехнулся. «Гидеон – молодой задиристый петух, – подумал он, – но я и сам зашел слишком далеко». Он положил руку на плечо юноши:

– Не обращай на меня внимания, Гидеон. Я устал, промок, голоден и, кроме всего прочего, потерял след.

Гидеон мгновенно забыл свою обиду:

– Все нормально, Келеб. Мне не надо было шутить по поводу твоей щетины.

Малкольм испытующе посмотрел на Келеба:

– Ты хотел со мной о чем-то поговорить?

Охотник покачал головой:

– Не сейчас, Малкольм. Я слишком голоден, чтобы разговаривать.

Малкольм повернулся в кресле:

– Ужин готов, Летти?

– Я уже ставлю на стол, мистер Шервуд. – Она посмотрела на Гидеона: – Позови, пожалуйста, Рокси помочь мне.

Роксана принялась хлопотать вместе с Летти, иногда украдкой поглядывая в сторону Келеба. Подавая блюдо с картофелем, она застыла, впервые заметив на его лице выражение печали. Трудно было поверить, что этот равнодушный человек может о чем-то грустить.