Квинканкс. Том 1 - Чарльз Паллисер

— Сиди смирно, ты, маленький гаденыш!

— Посадим его между нами, — предложил мужчина. — Тогда мы оба сможем его держать.

Ничего лучшего я не мог желать. Незнакомец поднялся с сиденья напротив нас, и в тот же миг карета резко накренилась, начиная поворот. Незнакомец, не ожидавший этого, пошатнулся и выпустил мою руку.

Я предвидел случившееся и был готов, потому сумел со всей силы лягнуть незнакомца в голень. Выругавшись, он отпустил мою руку, и я, мимо молодой леди, кинулся к ручке дверцы на ее стороне. Мужчине было уже до меня не дотянуться, девушка не сразу сообразила, что происходит, и я открыл дверцу. Опомнившись, она схватила меня за полы курточки. Вздувшийся ручей тек, казалось, неимоверно далеко внизу, но я прыгнул, услышал треск своей курточки, и с плеском свалился в воду на руки и колени. На миг меня оглушило, но глубина не превышала нескольких дюймов, и хотя я ушибся, но ничего себе не повредил.

Я быстро поднялся на ноги и со всей прыти припустил по дороге. Оглянувшись, я увидел, что незнакомец выпрыгнул из кареты и пустился в погоню. Сравняться с ним в скорости бега я не надеялся, на своих длинных ногах он быстро догнал бы меня на дороге, но мне были хорошо знакомы окрестности, среди подлеска с моим ростом можно было затеряться, потому я свернул влево, в заросли. Тут я легко нырял под сучья, мешавшие моему преследователю, но слышал все же, что он приближается.

Мне ничего не оставалось, как затаиться. Я шмыгнул в густые кусты и замер. С треском пробежав мимо, он удалился на несколько ярдов. Потом застыл на месте — наверное, прислушивался. Он помедлил, заключил, к счастью (как я понял), что я слишком далеко, потому меня и не слышно, и побежал дальше.

Срезая путь, я помчался к дороге и вышел на нее в нижней точке. Я мчался со всех ног, пока не оказался в деревне, вне опасности. По глазам встречных я понял, какой странный у меня вид, но, возможно, они думали, что мне досталось в драке с мальчишками. Что сказать матери, размышлял я, ведь с меня течет вода, я измазался в грязи, изодрал одежду о шиповник, куртка порвана почти до самого верха — не уверять же, будто ничего не произошло. Можно бы и солгать, лишь бы она не тревожилась. Но как тогда поведать о моем приключении? А не имеет ли к нему отношение Биссетт? Все же я не сомневался в том, что мой недавний преследователь не был тем незнакомцем, который, как мне казалось, следил за мной несколько недель назад и которого я застиг за разговором с Биссетт.

Я спешил со всех ног, но тут увидел приходского клерка, мистера Эдваусона; он направлялся из церкви к себе домой и махнул мне с той стороны дороги, словно хотел сказать что-то важное. Он изумленно на меня уставился, и я, не успев опомниться, услышал собственный голос, рассказывавший — и кому, приходскому клерку! — лживую историю о том, как я свалился с дерева и изорвал при этом одежду.

— Ну, ну. Очень радуюсь, мастер Мелламфи, что ничего страшного не случилось. А теперь скажите, они вас нашли? — Видя мое удивление, он пояснил: — Молодая леди и джентльмен — по крайней мере, я полагаю, что он джентльмен, хотя он уж такой великан, что и говорить, великан из великанов. Как бы то ни было, они уже полчаса вас разыскивают. Старые друзья вашей матушки, да, так они себя назвали. Очень старые друзья. Они, мол, наведались к вам в дом, узнали, что вы ушли на прогулку в эту сторону, и отправились вас искать, потому что у них нет времени дожидаться.

— Нет, мистер Эдваусон, — крикнул я на ходу. — Никакие мои друзья или друзья матушки меня не нашли.

Как могла матушка их за мной послать? Одолевая несколько сот ярдов до дома, я все время задавал себе этот вопрос. Ворвавшись в приемную, я застал там ее и Биссетт, сидевших за шитьем.

Увидев меня, матушка всплеснула руками, а я выкрикнул:

— Зачем ты их послала за мною? У них чуть не получилось!

— У кого? О чем это ты? Что произошло?

И тут я понял. Они солгали мистеру Эдваусону, а мне теперь уже поздно скрывать от матери правду. Я заметил, что Биссетт удивлена и расстроена не меньше матушки (по крайней мере, кажется расстроенной и удивленной). Я изложил им голые факты, а потом ответил на их вопросы.

Молодую леди я описать не мог из-за вуали, но когда я упомянул, что мужчина был на редкость высокий, матушка взволнованно спросила:

— Высокий как кто? Можешь его описать?

— Выше я в жизни не видел!

В голосе ее послышался ужас.

— У него вытянутое бледное лицо и тонкие губы?

Я кивнул, все еще хватая воздух.

— И черные волосы, — с расширившимися от ужаса глазами продолжала матушка, — косая прядь на лбу?

— Да, — удивленно подтвердил я. — Вылитый он, только в волосах у него седина.

Матушка качнулась и едва не упала без чувств, но мы с Биссетт удержали ее и усадили обратно на софу.

— Это он, он! — стонала она, раскачиваясь взад-вперед.

— Кто, мама? О ком ты говоришь? Откуда ты его знаешь?

— Как раз этого я всегда и боялась, — выдавила она. Потом обратилась к Биссетт: — Я была не права, когда позволила вам себя уговорить и отпустила его одного. — Обернувшись, она схватила меня за руку. — Пока мы живем в этой деревне, ты не будешь ходить один. С тобой будем либо я, либо Биссетт. И за деревню нам путь заказан.

Матушка сдержала слово, и с того дня я жил на положении узника. Сам я гулял только в саду, а за его пределы выходил под охраной; запоры и острия, установленные после взлома на воротах и стенах, сделались теперь средством удержать меня внутри.

Неделя текла за неделей, приблизился конец августа. Все это время я раздражался оттого, что должен сидеть дома. Однажды в воскресенье, после обеда, я гулял в саду, потому что погода стояла, как и раньше, хорошая, хотя похолодало и было сыро: утром прошел дождь и на небе все еще не рассеялись тучи. Я был один, матушка и Биссетт оставались в доме.

Вдруг мне пришла мысль исследовать ту часть моих владений, которая по-прежнему представляла для меня загадку: заросли в дальнем краю сада. Я тут же проложил себе путь через путаницу лощины и шиповника, нырнул под кроны деревьев и очутился у заброшенного пруда — темно-зеленого пространства, где колыхались рябью тени деревьев, — в разорванном кольце камней. Я стал всматриваться, надеясь, что мне на глаза попадется кто-нибудь из уцелевших его обитателей — золотых рыбок, вроде тех, которые жили в двух прудах поменьше на верхней террасе; но под поверхностью как будто все было неподвижно. Тут я вдруг заметил окружавшую меня тишину. Я обернулся и вздрогнул: у самого моего плеча виднелось лицо, которое так меня напугало в давние времена.

Оно всполошило меня даже в этот раз, но только по-другому. Пусть это было всего лишь изваяние, но черты, полустертые временем и непогодой, превратившиеся в гротеск, оставались человеческими и несли в себе ужасный образ смертной муки. Чувствуя это, я все же отдавал себе отчет в том, что обладательница этого лица — водная нимфа или богиня, потерявшая обе руки от самых плеч. На сей раз я разглядел, однако, руку, обнимавшую ее за талию, и понял: эту фигуру держит другая, позади нее, и странный наклон головы нимфы связан с тем, что она смотрит на эту другую фигуру, от которой мало что осталось, и между ними происходит борьба. Скульптура напомнила мне о чем-то, что я никак не мог восстановить в памяти.