Ее андалузский друг - Александр Содерберг

Он разорвал упаковку. Черт, ректальные свечи! Но охота — пуще неволи. Ларс спустил штаны, встал на четвереньки и вставил себе одну свечу «Кетогана», затем вторую… а затем еще одну. Натянул штаны и вышел в гостиную. Постепенно окружающий мир становился мягким, упорядоченным и необременительным. Он бесцельно бродил по комнате, охваченный внезапной благодарностью за все, что у него есть в жизни. Все встало на свои места, все чувства улеглись, запаянные в прочные капсулы, из которых не вырвется ни один неприятный звук, ни одно острие, о которое он мог бы уколоться. Ларс уселся в углу комнаты. Паркетный пол казался мягким, он улегся на него — как на водяном матрасе! — и устремил взгляд вдоль пола. Все выглядело таким изящным и красивым, таким приятным — подумать только, что обычный пол мог оказаться таким совершенным, таким невероятно приятным.

Лежа в углу, Ларс наслаждался всем тем, что хорошо знал, но все же до конца не понимал. Когда это состояние стало проходить, он добавил всего понемножку. Мир стал интересен, его пальцы начали разговаривать друг с другом, разъяснять ему суть бытия. Суть, расположенную за пределами законов физики и законов творения… За пределами законов сотворения Бога… На этом месте Ларс заснул.

Будильник зазвонил, как пожарная сирена. Прошло немало часов, и чувство опустошенности усилилось, пустота превратилась в огромную черную дыру, поглотившую весь свет во вселенной Ларса. Встав на подгибающихся ногах, он наугад смешал таблетки и принял очередную дозу. Черная дыра уменьшилась и поблекла, жизнь снова стала легкой.

Сев за руль, Ларс взял курс на Стоксунд. Все радиостанции передавали отличную музыку, он странно подергивался в такт ей.

Найдя подходящее укрытие для машины, Ларс надел наушники и стал слушать ее. Как она бродила по дому в одиночестве, как стряпала в кухне, как беседовала по телефону с подругой Кларой, как смеялась чему-то забавному в телевизоре. Его тянуло туда, к ней — разделить с ней ее занятия или просто сидеть рядом, любуясь ею.

Стемнело, в доме воцарилась полнейшая тишина. Тоска буквально разрывала Ларса изнутри.

В половине второго ночи он отложил наушники, надел темную шапку, осторожно открыл дверь машины и направился к дому.

Он шагал по асфальту, ощущая запах жимолости, хотя и не знал, как она выглядит. Тихонько прокрался в сад и бесшумно поднялся на веранду.

Отмычка сработала так же безупречно, как и в прошлый раз, утопив крошечные металлические штырьки в корпус замка. Ларс осторожно повернул ручку, приоткрыл дверь и достал из кармана бутылочку смазочного спрея. Быстро прыснул им на петли — раз и два. Дверь открылась совершенно беззвучно.

Некоторое время Ларс тихо стоял посреди гостиной, потом наклонился и развязал шнурки на ботинках, прислушался, но услышал лишь собственный пульс. Медленно и осторожно он стал подниматься на второй этаж. Старая деревянная лестница слегка поскрипывала под ним. Снаружи на улице проехала машина. Ларс мысленно сравнил уровень звука — примерно равное количество децибел. София не должна проснуться от его шагов.

Дверь ее спальни была приоткрыта. Ларс постоял минутку, дыша глубоко и ритмично, приводя в норму дыхание, затем шагнул на мягкий ковер. В комнате царил запах — нежный, почти неуловимый, парящий в воздухе, как невидимая шелковая ткань… София. Вот она, лежит перед ним. Как и в его фантазиях, она спала на спине, положив голову чуть набок. Волосы разметались по подушке, создавая фон ее лицу, губы сомкнуты, грудь ритмично вздымается. Одеяло доходило до талии. На женщине была кружевная ночная сорочка. Его взгляд упал на очертания груди и остановился. Она была прекрасна. Ему хотелось разбудить ее и сказать ей это: «Ты так прекрасна!» Он хотел лечь рядом с ней, обнять ее, уверяя: «Все хорошо». Она поймет, что он имеет в виду.

Осторожно достав фотоаппарат, Ларс отключил вспышку и звук, поймал лицо в фокус. Беззвучно снял три десятка фотографий спящей Софии крупным планом.

Когда он уже собирался уйти, его глаза снова задержались на ее груди. Ларс не сводил глаз с этой груди — фантазии из глубины его заплутавшей личности стали приобретать реальные очертания. Ларс подошел ближе… еще ближе… Наконец его лицо оказалось совсем рядом с ее лицом. Он видел ее кожу, крошечные морщинки вокруг глаз, черты лица… Закрыв глаза, он вдохнул ее запах, его переполняло желание…

Она пошевелилась во сне, издала какой-то звук. Ларс открыл глаза и медленно, беззвучно, задним ходом, вышел из комнаты.

Снова вернувшись в машину, он почувствовал, что задыхается. Его не покидало чувство, что он переспал с ней, впервые вошел в нее. Он чувствовал себя сильным, уверенным в себе и счастливым. И знал, что она испытывает то же самое. Должно быть, он явился ей в ее снах. Наверняка так и было — ведь он ее ангел-хранитель, незримо следующий за ней повсюду, хотя она и не подозревает о его существовании. Он занимается с ней любовью, когда она спит, и охраняет ее от сил зла, когда она бодрствует. Он снова дополнил ощущение лекарствами по маминому рецепту — окружающий мир приобрел иной оттенок, язык разросся во рту, звуки доносились как сквозь вату.

Ларс направился в сторону города, проехал Музей естественной истории, освещенный светом уличных фонарей. Увидел огромное изображение пингвина, который вопросительно посмотрел на него.

Софии приснился кошмарный сон — о чем именно, она не помнила, однако проснулась она с неприятным чувством. Словно с ней случилось или почти случилось что-то отвратительное. Она поднялась с постели, отметив, что проспала слишком долго. На первом этаже гудел пылесос.

С Доротой она давно не встречалась. Та обычно приходила убираться, пока хозяйка была на работе, но сегодня у Софии выдался выходной. София была рада встрече — Дорота была добрейшим человеком, и София любила ее.

Женщина помахала ей рукой из гостиной, где пылесосила ковер. София улыбнулась ей и пошла в кухню, чтобы приготовить себе завтрак.

— Я могу тебя потом подвезти! — крикнула она.

Дорота выключила пылесос:

— Что ты сказала?

— Я могу потом отвезти тебя домой!

Дорота покачала головой:

— Не надо, я живу слишком далеко.

— Неправда. Но ты каждый раз это говоришь.

Дорота сидела на переднем сиденье, держа на коленях сумочку. Они переехали мост Стоксундсбрун и свернули в сторону Бергсхамры.

— Ты сегодня такая молчаливая, Дорота. У тебя все в порядке? С твоими детьми все хорошо?

— Да, все хорошо, с детьми все в порядке… Я скучаю по ним, а так все хорошо.

Некоторое время они ехали молча.

— Я просто устала, — проговорила женщина, глядя в окно.

— Ты можешь взять отпуск, если хочешь.

Дорота покачала головой:

— Нет-нет, я хочу работать. Я устала не в том смысле — устала головой, если так можно сказать.

Она попыталась улыбнуться, затем перевела взгляд на мир за окном машины. Ее вымученная улыбка погасла. София смотрела то на Дороту, то на шоссе перед собой.