Всё сложно - Юлия Краковская

– С кем ты переспала за эти деньги?

– Что?!

Она заткнулась, а я сохранила копию этого послания. Я переслала его Гаю, и он сказал, что ему ужасно стыдно за нее и за то, что он прожил с ней так много лет и это мать его детей.

Дома у Гая мы вместе все думали, что мы будем делать, если Жоффруа заявится с полицией искать меня и требовать пустить его домой. В конце концов мне позвонила моя сестра и посоветовала обратиться в полицию первой.

– Тут, понимаешь, кто первый встал, того и тапки. Всегда слушают того, кто первым пожаловался. Пойди прямо в участок, скажи, что вы разошлись, а он попросился «типа водички попить» и вот уже два месяца как не уходит.

Первого апреля я нашла ближайший участок полиции и, трясясь, ждала, пока он откроется. Наконец меня впустили, хотя и пытались через интерфон выяснить, что мне нужно. Орать на всю улицу не хотелось, и я как-то уговорила позволить мне войти. Я объяснила все, как мне велела сестра, и даже пыталась показать свой контракт на квартиру, полицейский отреагировал очень вежливо:

– Мадам, это ваша квартира, и вы имеете полное право его оттуда выставить. Если он будет нам звонить, мы никуда не поедем.

По дороге домой я заехала в «Леруа Мерлен» и купила новый замок. Поменять его оказалось проще простого. Потом я собрала почти все вещи Жоффруа, которые сама ему купила, в большие продуктовые мешки и выставила за дверь. В этот момент Карин написала мне в скайпе:

– Ты считаешь нормальным, что ты сидишь дома, а твоя дочь ошивается у меня?

– Что она делает у тебя? Она не должна быть у тебя.

– Ты ничего не соображаешь. Дети сегодня у меня, а ей некуда было идти.

– Она знает, что я дома, она должна была пойти домой, я думала, что она у Гая. В любом случае я сейчас ее заберу.

– Ты никогда ничего не соображаешь. Тебе наплевать на меня, ты строишь планы на Гая. Я все знаю! Ноги твоей не будет в моем доме!

Я поехала за Роми, на дороге я увидела Роми и Жоару. Я посадила их в машину и спросила, что произошло. Жоара, лучезарно улыбаясь, сказала мне, что все в порядке. Роми по-русски сказала мне, что после школы хотела пойти домой, но Жоара позвонила Карин, и та сказала ей вести Роми к ней.

– Жоара, что бы ни случилось, ни при каких обстоятельствах не нужно вести Роми к Карин больше, хорошо? Во всяком случае, не обсудив это со мной.

– Хорошо, – согласилась она.

Вечером мы с Роми снова отправились ночевать к Гаю, меня и его заметно потряхивало, мы были уверены, что Жоффруа придет стучаться и разбираться. После того как Роми отправилась спать, мы спустились в комнату у камина. Мы оба нервничали, и нам было как-то не до секса. Часа в два ночи мы решили подойти к моему дому, посмотреть, что происходит. Жоффруа сидел возле дома, обхватив голову руками. Все было тихо. Мы посмотрели на него издалека и вернулись домой.

– У него поза как у бомжа, – отметил Гай. – Он уже не в первый раз ночует на улице, судя по всему.

Следующий день был выходным. Прямо с утра в дверь кто-то позвонил. Мы с Роми к тому времени уже встали, а Гай еще спал. Я отбежала от стеклянной двери, завешенной занавеской, Роми отодвинула краешек занавески и побежала ко мне:

– Это Жоффруа! – прошептала она, и мы стали прятаться в гостиной.

Роми хихикала, как делают дети, когда играют в прятки и у них зашкаливает адреналин. В дверь позвонили снова. Едва проснувшийся Гай спустился из своей спальни и открыл дверь. На пороге стоял вовсе не Жоффруа, а садовник, которого Гай пригласил неделю назад. Мы с Роми захохотали, к вящему удивлению месье садовника.

После завтрака Гай проводил нас в наконец освобожденную квартиру. У Роми скоро должен был быть день рождения, который мы собирались отмечать в Израиле. Гай подарил ей здоровенный гимнастический мяч, такой, на каких любят сидеть беременные женщины. У Гая был такой же мяч, и каждый раз, приходя в гости, Роми не могла перестать на нем скакать.

Все вещи Жоффруа, кроме фотокамеры, так и стояли в мешках под дверью. В квартире я нашла мой рабочий телефон, которым он пользовался. Как я и потребовала накануне, он оставил его. Я зарядила телефон, и на него стали приходить сообщения. Сначала, как порядочный человек, я не собиралась читать чужую переписку, но когда увидела сообщение от Карин, не смогла удержаться и ознакомилась.

Оказалось, что они уже давно переписываются. Жоффруа сообщал ей, что я наверняка сплю с Гаем, задолго до того, как что-то подобное началось. Что мои вещи пахнут парфюмом Гая, и это было совсем уж нелепо – Гай не пользуется духами. Жоффруа писал все это с конкретной целью – раздраконить Карин и настроить против меня. Так же он настраивал против меня и хозяина квартиры Пьера. Но только дура Карин так велась на его разводку. Она спрашивала Жоффруа, заплачу ли я ей за электричество, по его мнению. Он отвечал, что хоть он совсем меня не узнает больше и я теперь кажусь ему уродиной и дурой, но он не сомневается, что я заплачу. Карин поддерживала беседу сообщением, что она вообще меня не знает. Вот так – мы дружили почти двадцать лет, а она меня и не знала. На самом деле, это я ее не знала. До сих пор ума не приложу, чего же она от меня ждала.

Потом я стала читать переписку Жоффруа с его братом Ришаром, в ней он совсем не рассуждал, сплю я с Гаем или нет, его это явно не интересовало. Ришару он писал, как собирается выжимать из меня деньги и использовать тот факт, что мы женаты, столько, сколько сможет. И рассказывал он ему это еще зимой, когда я вернулась домой из Израиля, и мы помирились. Он даже написал Сандрин – единственному человеку, с которым он мог говорить в Израиле, – что я рассорилась со всеми вокруг и сошла с ума, а Роми ходит грязная и запущенная и скоро ее выгонят из школы, потому что она слишком дикая.

«Госсподи, пенек обрыганный», – только и подумала я, вспомнив фильм моей юности «В городе Сочи темные ночи». Было еще множество переписок с женщинами, на всех возможных сайтах знакомств. Видимо, он судорожно искал новую кормушку.

Я показала эти сообщения Гаю, и он написал Карин, что требует прекратить общаться с Жоффруа и категорически не согласен, чтобы Жоффруа приходил к ней в дом. Она ему ответила, что и не собирается приглашать его в дом, а «Юля разыграет из себя жертву в любых обстоятельствах».

Знаете, как чувствует себя человек, который действительно стал жертвой кого-то или чего-то, а его обвиняют в том, что он «изображает жертву»? У него едет крыша. Вот как. Он правда начинает думать, что в чем-то виноват, и не может избавиться от этого чувства. Я замечала, что слышу за спиной издевательские голоса Карин или Жоффруа, исполняя самые простые функции вроде загрузки тарелок в посудомойку. Даже в такие моменты, например, Жоффруа подскакивал ко мне и говорил:

– Ну что ты делаешь?! Ты не можешь даже посуду в машину загрузить!

Я ему отвечала, конечно, но такие вещи потихоньку вгрызаются в мозг, как термиты в дерево, и выгрызают из него уверенность, силу и радость жизни. Ты сама себя перестаешь узнавать. Все, в чем ты считала себя сильной, вдруг оказывается неправдой. В какой-то момент ты чувствуешь, что не знаешь и не умеешь абсолютно ничего, и даже то, что раньше любила и умела делать, вдруг перестает получаться. Все реально валится из рук. Когда Гай предложил мне пожить у него четыре дня, я первым делом позвонила своему психологу Вере и спросила совета, как мне себя вести, чтобы он не выгнал меня, не перестал дружить и не возненавидел. Я уже не сомневалась, что иначе ко мне относиться не сможет никто. А я ведь всегда считала себя гением общения и человеком, способным подружиться даже с камнем.