Краденая судьба - Виктория Серебрянская

в глаза. А у меня появилось ощущение, что я сижу на живом еже. Говорят, они очень колючие. – А знаешь, что мне внучка на это ответила?

Я медленно покачала головой, уже понимая, что сейчас услышу какую-то гадость. Так и вышло.

– Эйзирейя сказала, что если бы ты вместо того, чтобы заматывать ее в хоргас, как в одеяло, вовремя его активировала на вас двоих, то проблем бы никаких не было. – Я похолодела. А Харнэйлан наклонился вперед, словно охотник, учуявший след: – Идрис, почему ты этого не сделала? Почему не активировала вовремя хоргас?

И вновь мне пришлось судорожно что-то придумывать. Но вначале я с наслаждением завернула про себя стоэтажную словесную конструкцию. Хотя, гораздо охотнее и с извращенным блаженством я бы это сделала вслух, глядя Харнэйлану в глаза. Будущий свекр достал.

Я медленно покачала головой, подбирая слова для ответа:

– Не могу сказать. Единственное, что я помню четко – это ужас, который овладел мною, как только я поняла, что на корабле начался пожар. Все остальное – какими-то урывками. И я не могу сказать сейчас куда и зачем я бежала, что делала. Мне тогда хотелось только одного – сбежать как можно подальше.

Харнэйлан поморщился:

– Вот она, женская логика во всей красе.

Я едва не поморщилась в ответ. Сноб и шовинист – вот кто мой будущий родственник. Но подумать над этим и пожалеть себя Харнэйлан мне не дал:

– Как я понимаю, пояснить, почему вы не покинули яхту вместе с остальными, ты тоже не можешь? – Тон его стал откровенно издевательским: – Тоже не помнишь?

Послать его на лексиконе грузчиков стало моим самым заветным и горячим желанием. Но я сделала вид, что пытаюсь что-то вспомнить:

– Я не уверена, но кажется, меня толкнули в спину. Потому что только что вокруг были л… мои спутники, потом какой-то провал, а потом я уже осталась одна. Почти.

У меня взмокла спина. В процессе придумывания достойного ответа я напрочь забыла, что еще не владею достаточным словарным запасом на языке суров. А свекр со мною разговаривал именно на этом языке. И я не смогла быстро подобрать синоним слову «люди», ведь суры – по определению не люди, они принадлежат к совсем другой расе. Надеюсь, этот старый жук Харнэйлан не заметил моей оговорки.

Зря понадеялась. Серые глаза-ножи впились в меня, словно клыки невиданного хищника. Харнэйлан хмыкнул:

– Вы обе с Эйзирейей лжете. Но я пока не разобрался в чем. И льщу себя надеждой, что моя внучка не станет покрывать даже свою будущую мачеху, если она причастная к теракту на космической яхте и гибели двух десятков пассажиров и членов экипажа.

Я застыла. При чем не смогла бы сразу сказать, что меня шокировало больше: то, что Харнэйлан все же не верит мне и пытается уличить во лжи. Или то, что, судя по всему, из всех присутствующих на корабле каким-то невероятным чудом выжили только мы с Эйзирейей.

Будущий свекр легко поднялся на ноги, приблизился ко мне и взял за ладошку:

– Ты вся дрожишь… – Его голос, пониженный до интимного шепота, неожиданно напомнил мне того Дэньерана, который пришел ко мне в каюту с намерением избить. По спине пробежал холодок. – Я тебя напугал? Извини. Выздоравливай побыстрее. Я тебя больше пока беспокоить не буду. Но Дэньеран обязательно придет проведать свою невесту.

Харнэйлан поцеловал сухими губами тыльную сторону моей кисти, осторожно вернул ладошку на место, на одеяло, подмигнул мне, развернулся и вышел. А я еще долго в ступоре смотрела на закрывшуюся дверь. Может быть, для всех было бы лучше, если бы я осталась в том огненном аду на корабле?

Визит будущего свекра словно что-то надломил во мне. До этого времени я особо не задумывалась о происходящих в моей жизни переменах. Возмущалась произволом Элдрона – да, жадно впитывала информацию о расе суров – да. Но в любом случае я просто плыла по течению. Меня устраивало то, что с официальной смертью Маши Захаровой умирали, растворялись, исчезали и ее проблемы и долги. Я согласилась с требованием Элдрона натянуть на себя личину его дочери. Словно краденую одежду. Согласилась прожить за нее ее жизнь, не задумываясь о последствиях. И лишь иногда по ночам сожалела, что никогда больше не увижу Пашку. Не спрошу его, почему он так со мной поступил. Прошлая жизнь постепенно переставала иметь для меня значение.

Открытие меня ужаснуло. А еще перспектива разоблачения со стороны главного безопасника Альянса. Что он со мною сделает, когда узнает правду? Убьет? Бросит в тюрьму? Или сдаст бывшему работодателю? В последнее не очень верилось, но было все равно страшно. Так страшно, что я не выдержала, на следующий день после визита Харнэйлана пересказала наш диалог Элдрону. И спросила, что будет, если обман вскроется. Ответ Элдрона просто убил. Равнодушно пожав плечами, он сообщил, что для меня же самой будет лучше, если к тому времени я уже буду замужем за Дэньераном. Тогда у Харнэйлана не будет другого выхода, кроме как замять историю и закрыть на все глаза. И он, и Дэньеран были фигурами слишком публичными для того, чтобы устраивать по этому поводу разборки и раздувать скандал. О том, что в таком случае ждало меня, Элдрон скромно промолчал. Будущее становилось мрачнее с каждой секундой.

Не удивительно, что после таких известий я замкнулась в себе. Выздоровевшая Вирания хлопотала вокруг меня словно наседка над цыпленком. А мне было все равно. Чем большей заботой окружала меня Вирания, тем тоскливее мне было. Дошло до того, что «мама» устроила «папе» скандал по поводу предстоящей свадьбы. Мол, девочка так переживает, что не может спокойно жить, есть и спать. Естественно, Элдрон недолго думая, отчитал меня как первоклашку за то, что треплю нервы его драгоценной супруге. И напомнил мне об условиях нашей сделки. Это добило меня окончательно. И опять в голове всплыли мысли о смерти. Может, и в самом деле так было бы правильнее? А я и в самом деле кругом преступница, укравшая и присвоившая чужую жизнь и судьбу?

На Виранию мне было сложно обижаться. И по-своему ее было жаль. Она делала все, чтобы поднять мне настроение: проводила со мною время с утра и до вечера, мягко поправляла ошибки, если я что-то не так делала, рассказывала какой была я, то есть Идрис, в прошлой жизни. Под натиском этих повествований Маша Захарова постепенно тускнела, отодвигалась в