Парик для дамы пик - Анна Данилова

– Знала, но посмеивалась надо мной, подтрунивала, чем вызывала во мне еще более низменные чувства… Она, мне кажется, понимала, зачем все это нужно мне… Но опять же она никак не могла связать это с Бобрищевым. Ей казалось, я просто завидую ей и хочу доказать, что ее занятия живописью – блажь…

– Значит, вы поехали в Москву, оставили картины помощнику Майера, затем, когда стало ясно, что уже сам Майер заинтересовался ими, вы стали потихоньку скупать у Зои ее картины и отвозить в Москву. Она знала что-нибудь о Майере? О том, что он в восторге от ее картин и что ему удалось продать несколько работ в частные коллекции Европы и Америки?

– Разумеется, нет, – пожала плечами Женя. – Вы такие странные… Я что же – враг себе?

– Но она хотя бы знала, что вы встречались с ним и у вас был разговор?

– Да, я сказала ей, что в Москве критики еще злее и что мне бы не хотелось доставлять ей боль.

– Прямо так и сказали?

– Да, представьте себе.

– Но зачем было выдавать ее работы за свои?

– Просто так получилось…

– А что вы предприняли, чтобы обезопасить себя на тот случай, если Зое станет известно о том, что вы ее попросту грабили?

– Абсолютно ничего. Я продавала ее картины и часть денег отдавала ей, говоря, что «загнала твои работы на Арбате». Она была счастлива. «Раз эти снобы, москвичи, покупают мои картины, значит, это не так уж и плохо…» Кроме того, не забывайте, я на протяжении нескольких лет помогала ей деньгами… Да и вообще мне даже хотелось бума, взрыва… Мне доставляло удовольствие представлять ее лицо в тот момент, когда обман раскроется и она узнает, что я заработала на ней несколько тысяч долларов. А тут мне в голову пришла еще одна идея. И хотя она требовала от меня некоторых усилий, все равно…

– Вы захотели родить Бобрищеву ребенка?

– А откуда вы знаете? Гм… с вами не соскучишься. Все правильно. Я решила нанести еще один удар по ее самолюбию. Ведь все знали, что она не могла иметь детей. Я пригласила Колю на ужин, напоила его и, чего уж там, затащила к себе в постель. Один бог знает, чего мне это стоило! Захотела реанимировать его прежнее ко мне чувство… Он приходил ко мне еще несколько раз, и тогда я впервые почувствовала, что он меня жалеет. У него были такие глаза, такие… Я, если честно, так и не поняла, разозлилась я на него за это чувство или нет.

– Вы забеременели? – Юля задала этот нетактичный вопрос скорее из любопытства и, сознавая это, испытала угрызение совести.

– Да, представьте себе, я забеременела. И объявила ему об этом. А дальше уже начала просто шантажировать, угрожая обо всем рассказать Зое. Это были самые приятные дни моей жизни…

– Что вы хотели от него? Чтобы он вернулся к вам?

– Да, я хотела опять выйти за него замуж. Я уже говорила вам про статус.

– Вы собирались обо всем рассказать Зое?

– Вы имеете в виду то, что я была раньше замужем за Колей? Да, безусловно. Готовила ей, точнее им двоим, бомбу. Хотя мой шантаж строился на том, что я буду молчать при условии, что Коля женится на мне, я все равно бухнула бы им в глаза всю правду. Всю. Я мечтала объявить и о своем предстоящем замужестве, и о беременности, и о том, что неплохо заработала на Зоиной наивности и глупости… И пусть, начиная с этого момента, художница Евгения Бобрищева перестала бы существовать и у Майера были бы неприятности, если бы Зоя приехала в Москву, все равно меня уже невозможно было остановить.

– Но у вас что-то не получилось? – проронила Наташа.

– А… Это ты, мышка? – Холодкова снисходительным тоном продолжила, обращаясь к ней: – Да, ЧТО-ТО не получилось. Я повезла в Москву Зоины картины и надорвалась… Моя беременность закончилась прямо в поезде… Я потеряла Колиного ребенка, а вместе с ним и себя…

И она разрыдалась.

– Вы убили Зою, чтобы и дальше продавать ее работы? – теперь уже спросила Юля. – Вы что же, задушили ее?

Холодкова вытерла слезы, выпрямилась на табурете и откинула волосы назад. Подобралась вся, словно готовясь к еще более неприятной ей части разговора.

– Я не убивала ее. Хотя мысленно представляла ее себе в гробу раз сто… У меня развилось довольное сложное чувство к ней. И я, быть может, и убила бы ее, честное слово, если бы не роман Бобрищева с этой пьянчужкой Званцевой. Эта связь вообще не укладывалась у меня в голове. Ира была яркая женщина, я понимаю, она всегда нравилась мужчинам, но не той изысканной красотой, какая была у Зои, а другой, вульгарной, но и привлекательной в чисто сексуальном плане. Бобрищев не скрывал от меня своих отношений с Ирой, и когда я спрашивала его, что он в ней нашел, пожимал плечами, а то и просто улыбался… И улыбка у него была при этом какая-то гаденькая, – захлебывалась она своей злостью, и в уголках ее рта начала скапливаться сероватая пена. («А ведь она психически нездоровый человек…») – Вы можете мне, конечно, не поверить, но, когда погибли Зоя с Ирой, только тогда до меня, наконец, дошло, что я из всех живущих на земле больше всего ненавижу эту слащавую рожу, этого Бобрищева, который долгие годы являлся большим упреком всей моей жизни…

– Поэтому вы решили все свалить на него? И даже дали против него показания в прокуратуре?

– Да. А что?

– Когда Зое стало известно, что вы обманывали ее, наживаясь на ее картинах?

– Когда она увидела репортаж о работе таможни в «Шереметьево-2»… У одного из покупателей Майера возникли проблемы с провозом ее натюрморта, сюжет был снят и показан по телевидению, причем камера весьма удачно выхватила само полотно, в котором Зоя сразу же признала свою работу… И хотя потом все закончилось благополучно и картина уехала в Германию, свое черное дело журналисты сделали.

– Зоя сразу поняла, что произошло?

– Нет, конечно. Она сначала подумала, что человек, купивший ее натюрморт на Арбате, и есть тот немец, которого остановили таможенники… Но потом, все проанализировав, она как-то ночью позвонила мне и попросила приехать.

– И вы рассказали ей про Майера?

– Да. У нас был тяжелый разговор. Бомба разорвалась не там, где мне бы хотелось. Она взорвала лишь мое сердце. Ведь Зоя, повторяю, не любила Бобрищева, а только пользовалась им. Мы поссорились, но Ира об этом ничего не знала…

– И что было потом?

– Сначала она сама поехала в Москву, встретилась с Майером, объяснила ситуацию. Майер – умный человек, он понял, что произошло, но картины-то были уже проданы, он собирался уже организовать выставку «Бобрищевой»… А тут такой скандал…

– Бросьте… – прервал ее Шубин. – Никакого скандала не было… У вашей подруги с директором состоялась довольно душевная беседа, в результате он обещал пригласить экспертов, которые подтвердили бы, что автором полотен является Зоя Пресецкая. Эта процедура заняла определенное время, почти неделю, после чего покупателям ее картин были отправлены ценные письма с уведомлением о том, что автором работ, которые они приобрели, является не Евгения Бобрищева, а Зоя Пресецкая. Эта информация была продублирована и передана покупателям же по электронной почте, и в результате этого появилась идея организации персональной выставки уже не Бобрищевой, а Пресецкой, тем более что у нее оставалось еще много непроданных картин здесь, в С. И эта выставка, как вы, наверно, хорошо знаете, состоялась в августе. И прошла она весьма успешно. Разумеется, на собственной выставке присутствовала и Зоя, вот только неизвестно, каким образом она добиралась до Москвы… Вероятно, ее туда кто-то отвез на автомобиле.