Мужчины в нашей жизни - Анастасия Соловьева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ты не могла бы выражаться чуть-чуть яснее? Я весь день сегодня мотался: в Тулу, по Туле, из Тулы. Я устал.
— Я только хотела сказать, что суд обязательно должен состояться.
— Но если окажется… Если квартиру присудят мне, Алексей…
— Алексей наконец-то впервые в жизни испытает, что такое облом… Крутой облом! — добавляю я через некоторое время повышенным тоном.
— Да что с тобой?! Что ты говоришь-то?
— Ты ведь не знаешь моего брата. Ему под сорок, и вся его жизнь… Это не жизнь — это какой-то лабиринт удовольствий!
— А ты завидуешь?
— Да нечему тут завидовать! Но я хочу, чтобы он понял…
— То есть сначала он выкинул приличную сумму на адвоката, дальше должен остаться без жилья. А тебе просто хочется взглянуть на это?
— Во-первых, Глеб, адвокат — это его выбор! А во-вторых, я хочу, чтоб он пережил состояние, которое рано или поздно переживают все нормальные люди.
— Какое состояние?
— В принципе оно может быть разным… Короче говоря, он должен почувствовать, что в жизни существует негатив.
— Зачем?
— Чтобы стать полноценным.
— Но может, в его жизни и не должно быть негатива? Ты что, Господь Бог?
— Как это не должно? Жизнь только через негатив и открывается…
Я вспоминаю: разрыв родителей, начало маминой болезни, наш развод с мужем. Тогда я впервые поняла, что такое жизнь. Такие прозрения чаще всего случаются у бездны на краю. Случалось ли вам постоять у бездны? Случалось ли заглянуть в нее? Но все эти рассуждения звучат, пожалуй, немного жестко. Я не хочу этой жесткостью ранить Глеба. Пусть мой опыт остается со мной.
Вслух я произношу что-то нейтральное, при этом продолжаю думать о том, что бездна, разверзшаяся тогда под моими ногами, имела некоторое отношение и к Лешке. Просто он аккуратненько обошел ее, а я, как обезумевшая, начала таскать в ладонях песок и кидала его на дно. Сыпала, сыпала и засыпала. А потом даже построила на песке замок. Но участь замков на песке всем хорошо известна.
Ладно, дело не в замках. Дело в том, что мой брат подошел к своей собственной бездне, и я должна помочь ему переправиться. Переправиться и притерпеться. Все почему-то считают, что должна. Теперь уже и Глеб так считает.
— А Алексей, он ведь и не догадывается, что купил именно мою квартиру?
— Пока не догадывается. Я думаю, будет лучше, если он узнает об этом на суде.
— Это уж слишком! Надо заранее все ему объяснить.
— Не надо! Я тебя прошу, не надо!
— А что мы будем делать, выйдя из суда? Квартиру, предположим, объявят моей, и я должен буду выставить твоего брата на улицу.
— Не на улицу.
— А куда же?
— Я знаю куда!
— Тогда объясни.
— У меня есть хороший, продуманный вариант. Пожалуйста, не спрашивай меня ни о чем больше.
— А если суд решит по-другому?
— Тогда и поговорим.
— Но тон у тебя такой, будто ты знаешь ответы на все вопросы.
— А я и знаю. Не веришь?
— Не совсем… Из-за всех этих тайн и недомолвок мне трудно общаться с Алексеем. Он по-своему очень интересный человек, но я все время думаю, что у нас впереди разборки.
— А ты не думай.
— А как он похож на тебя! Странно будет конфликтовать с человеком, так поразительно на тебя похожим.
— Это я на него похожа. Я ведь младшая.
За неделю своего пребывания в Москве Лешка окончательно впал в уныние.
При первой же встрече адвокат объяснил ему: юридические права на квартиру старого владельца не вызывают никаких сомнений. Версия с псевдо-Вороновой тоже бесперспективна. Убитый горем Лешка пытался объяснить мне почему, но я отказывалась слушать.
— Я устала, Леш.
— От чего? — недоумевал брат.
— От проблем.
— У тебя-то какие проблемы?!
Он считает, что пространство именно вокруг него превратилось в ареал обитания мировых проблем, а остальные жители планеты, от проблем автоматически отсеченные, цветущие и порхающие, обязаны ему активно сочувствовать. Особенно он укрепился в этой мысли, навестив маму.
— Да тебе просто скучно! Объявить мать душевнобольной! Ты сама-то, часом, в своем уме?..
— Теперь она, слава богу, поправляется… А сначала… — Я пыталась восстановить свое доброе имя. — Не я же ее душевнобольной признала — врачи.
— С врачами-то давно все ясно! Им только деньги неси, а они расстараются! Такого понаговорят!.. Я на эти трюки в Германии насмотрелся.
В Германии Лешка работал в госпитале, поэтому коммерческий аспект современной медицинской практики знал как свои пять пальцев… Много, много чего знал Лешка! Не знал он только, что происходило с мамой два месяца назад.
— Ну, допустим, случился у матери сдвиг. Легкое завихрение. Ты ее в эту клинику — а сама развлекаться… со своим Глебом.
— Леша, стыдно так себя вести! Так раскиснуть из-за какой-то квартиры… Ни за что ни про что набрасываться на родную сестру! Где твое мужество?
— Какое мужество? Через две недели меня прилюдно бомжем объявят! Тебе наплевать! Для тебя жилье не проблема. — Взглядом пролетария, попавшего в дом к буржую, Лешка окинул мою комнату.
— Зря мы все-таки доверились этому Капошке!
— Не, с виду нормальный мужик…
— Леш, а о чем вы говорили с мамой? — неожиданно вспомнила я.
— Да ни о чем! Ерунду всякую… Задала пару вопросов про Германию. Оказывается, она бывала в Ганновере, отец там лекции читал. А мама с ним так просто ездила.
— А ты не помнишь?
— Да чего, я должен все помнить, что ли?! Еще она про тебя спросила.
— Про меня? — Я насторожилась.
— Все замуж тебя мечтает выдать, — буркнул Лешка хмуро. — Не за этого, так хоть за того.
— За кого за того?
— А ты чего, не знаешь? Был у тебя какой-то Влад, что ли…
— Вы же знакомы, — напомнила я.
— Блин! Во блин-то! Ты бы помолчала, а?! Благодаря ему, ублюдку этому, мне скоро откроется крутая перспектива энное количество лет кантоваться на московских улицах, чердаках и в подвалах!
— Ну ладно, не паникуй раньше времени. А что спрашивала обо мне мама?
— Что спрашивала, что спрашивала?!! — огрызнулся брат. — Спрашивала, видел ли я этого Влада у нас дома. Я говорю: видел, только не Влада, а Глеба!
— Да ты что?! Ты сказал: не Влада, а Глеба?! Так прямо и сказал?!