Ярость берсерков. Сожги их, черный огонь! - Николай Бахрошин

– Ну как, паря, понравилось тебе железное рукоделье? – спросил он.

– Понравилось, дядька Творя, – искренне ответил Весеня. Теперь он и сам в это верил. Обида прошла, а работа, понятно, осталась. Будет чем похвастаться перед смешливыми девками. Еще бы, вместе с Творей ковал!

– А дыму-то, дыму развели! Небось не только из крепости, из свейских земель видно, – сказал Зеленя-старейшина, появляясь из леса. – Ну как, коваль, будет прок?

– Сделаем, – уверенно подтвердил Творя. – Первую сделали и остальные сделаем. Приноровились уже.

– Хорошо, коли так! Ты вот что, Весеня, со мной пойдешь…

– А какая надобность, дядька Зеленя? – удивился парень.

– Дозором нужно пробежаться к крепости, – ответил старейшина. – Посмотреть, что и как. Ты у нас на ногу самый быстрый, вот и пробегись разом. Что-то затихли свеи, носа в леса не кажут. Не нравится мне это…

Весеня опять густо покраснел. На этот раз – от гордости. Не кого-нибудь, его посылают. Понятно, он хоть и малый, но уже лихой, это все видят! Сам Зеленя-старейшина отметил его поручением!

– Весеня мне на мехах нужен, – попробовал возразить Творя.

Парень от досады едва не всхлипнул. Этак, глядишь, и отспорит его кузнец. Оставит качать мехи, а к свеям другого отправят тайным лазутчиком. А где больше почета? Понятно, там! Все-таки Перун-сереброголовый сначала покровительствует ратному делу, а потом уже ремеслу. Значит, ставит воинов выше всех остальных…

– На мехи я тебе пришлю кого из парней, – сказал Зеленя.

– Лучше двух, – быстро сказал кузнец.

– Пришлю двух… – согласился старейшина. – Закончить-то успеешь к завтрашнему дню?

Творя почесал паленую бороду.

– Может, успею, – уклончиво сказал он. – Если дело делать, то чего бы и не закончить…

Я, Рагнар Большая Секира, конунг и ярл, сын конунга и ярла, – великий воин. Когда я в свой час, отмерянный невозмутимыми девами-норнами, предстану перед Одином, Богом Мудрости, мне будет что рассказать Одноглазому о своих подвигах. Когда я умру и сяду за пиршественный стол эйнхериев, начну есть неиссякающее мясо вепря Сэхримнира, начну пить хмельное медовое молоко козы Хейдрун, что играет в голове лучше любого вина, мне будет, чем похвалиться перед остальными героями. Как я со своей дружиной рубил врагов на севере и на юге, как брал добро и рабов, не считая их, как гулял, где хотел, на водных просторах Мидгарда. Я видел края, где кровь от мороза замерзает в жилах, и видел другие, где зной топит воинов как масло, делая тело слабым, а ум – пустым. Да, много видел я разного и много странного…

Но таких подлых людей, как лесные поличи, я никогда не видел. Сказано же было, прощаем их непокорство! У конунга всегда только одно слово. Что еще?!

Нет, сначала все вроде бы пошло по задуманному. Я видел и остальные видели: поличи, не объявляясь перед крепостью, в вечерних сумерках стаскивали своих убитых родичей с ратного поля. Верный сказанному, я приказал своим воинам не мешать им. Потом дикие провожали своих огнем. Развели за лесом такой кострище, что запах паленого мяса долетал даже до крепости.

Пусть провожают, решил я, проводы павших всегда учат живых покорности.

Но их старейшины и после этого не пришли ко мне с поклонами. Тогда я отправил несколько десятков воинов по их селам. Воины, возвращаясь, говорили мне, что в селах до сих пор нет никого, кроме древних стариков и старух, нарочно ищущих смерти. Так же как наши старики, устав от ветхости, своей волей шагают в море с высоких утесов.

В наказание мои воины разоряли их села. Ухватистые дети Одина тащили в общую казну все найденное в избах, гнали оставленный скот, коптили и солили впрок мясо, радостно катили бочонки с пивом и медовухой. Если так пойдет дальше, поличи вообще останутся без запасов на зиму, смеялись дружинники, будут клянчить ковш с пивом и корку хлеба под стенами крепости.

Впрочем, мне было не до смеха. Я видел, воины находили мало запасов. Значит, многое поличи унесли с собой. Мои герои, беспечные, как все дети моря и ветра, радовались добыче и предстоящим пирам, но я видел, впереди долгая зима. Одного я не видел – старейшин поличей, ползающих передо мной на коленях…

Дожидаясь остальных воинов, я ходил кругами по земляному валу нашей крепости, смотрел на чужую реку, чужие леса и холмы. Хорошая земля, щедрая. Но чужая. Мне было тревожно на сердце, словно вся эта земля смотрела на меня угрожающе. Я невольно вспоминал Ингвара Одно Ухо с его посмертным пророчеством. Может, и прав он… Может, сыновьям страны фиордов не стоит уходить далеко от моря, дарующего им свою буйную силу…

Я, Рагнар Большая Секира, – смелый воин, много раз доказавший это перед людьми и богами. Мне не нужно больше ничего доказывать, не нужно изображать себя храбрее самого Тюра Однорукого, отважнейшего из ассов, как делают это прыщавые юнцы в своем первом походе. Опытный морской конунг должен смотреть вперед намного дальше собственного копья. Сила воина видна в бою, сила конунга – после боев, когда дружина с богатой добычей возвращается из похода, помню, часто повторял мне старый Бьерн. Поэтому я не боюсь сознаться в своей внезапной тревоге, клевавшей меня за сердце, как голодная ворона – кусок украденного мяса.

Как-то вечером, меряя шагами вал, я даже надумал позвать Якоба-скальда, сведущего во всем таинственном, раскинуть с ним деревянные руны, заглянуть вперед через Море Грядущего. Потом оставил эту затею. Решил, пусть будет что будет. Воинов всегда поджидает впереди опасность, но только тот, кто встречает ее щитом и мечом, уходит дальше с победой, оставляя трусам огрызки добычи.

– Что, конунг, похоже, дикие не торопятся принести нам свою покорность? – спросил меня Харальд Резвый.

– Подождем, – коротко ответил я.

– Рагнар, дай мне три-четыре десятка воинов, и, клянусь последней рукой Тюра Отважного, я пригоню к тебе их старейшин древками копий! – влез в разговор Дюги Свирепый, который тоже околачивался неподалеку.

Мы с Харальдом не обратили на него внимания.

– А если дикие не вернутся? – спросил Резвый. – Если окончательно спрячутся в своих лесах? Что тогда, Рагнар? Река станет льдом, и деревянные кони не смогут унести нас отсюда. Зимы здесь не такие долгие, как у нас, но все равно суровые. А зимовать без припасов – что тогда останется от дружины?

Спросил он правильно, но мне не понравилось, как он спросил. Неужели он думает, что конунг упустит это из виду? И почему он все время стремится бежать впереди саней, катящихся под гору на железных полозьях? Может, решил, что пришла его пора стать конунгом? Клянусь бородою Одина, тогда он ошибся… Ярл Харальд еще слишком маленький петушок, чтобы кукарекать так громко!

Но я сдержал резкий ответ. Каждому нужно отвечать по его достоинству, давно уже понял я. Если старую клячу и подгоняют дубьем по крупу, то породистого скакуна хороший хозяин будет уговаривать лаской, даже если тот взбрыкивает и норовит его укусить…