Банкир - Петр Катериничев

— Я ж, Константин, давно без постов, вот и заглянул — без церемоний.

Шофера моего покормите, он тож не молодой, а беседую я неспешно, даром, что ли, пенсию заработал. — Мужчины обменялись рукопожатием, Решетов отметил — рука у старика крепкая, сухая.

Водитель, здоровенный мужик лет шестидесяти, загнал машину в гараж и прошел в предложенную ему комнату. Герасимов и Решетов поднялись в гостиную, расположились в креслах, у камина. Еще внизу Решетов успел распорядиться:

«Чайку нам».

Владимир Семенович Герасимов в банковской среде был фигурой не менее легендарной и могущественной, чем Геракл в греческой мифологии. Патриарх.

Финансовый гений. Человек, знавший в этом ремесле или искусстве все.

Спроваженный в отставку с весьма высокого финансового поста, он остался «у дел» в качестве консультанта. Его реального финансового могущества не знал никто, даже Кришна. И заехать «поболтать по-стариковски» энергичного и умного старца могли заставить только очень веские причины. Например, суммы, исчисляемые десяти и двенадцатизначными числами.

Полная женщина внесла на подносе свежие пирожки, булочки, мед, варенье.

Все это расставила на столике перед камином. Следом вошел пожилой мужчина и торжественно водрузил на стол кипящий самовар. Запахло дымком. Завариванием Константин Кириллович занялся сам.

…Заметив, что створки ворот расходятся, Али приник к винтовке.

Интуитивно оценил расстояние, сделал поправку на мороз и отклонение пули, поймал в прицел сначала притормозившую машину, потом — голову вышедшего из нее человека… Шофер, открывший дверцу и пропустивший человека вперед, перекрыл сектор обстрела… Но Али и не стал бы стрелять — он не видел лица. И еще — он должен получить сигнал, означающий разрешение на устранение заказанной персоны, — короткий писк «маячка», закрепленного на поясе. Значит — ждать. Вот только…

Снайпер установил сверхчувствительный инфракрасный прицел. Произвести выстрел было почти немыслимо: нет, достанет он вполне, и усиленный патрон из такой винтовки мог пробить даже броню легкого «бэтээра» на расстоянии в полкилометра; просто так нельзя сделать точный выстрел. Али стрелять и не собирался. Ему… Ему нужно было слиться с целью, почувствовать ее, стать ее частью, вернее даже — стать ею… Али знал этот парадокс: попасть точно можно лишь тогда, когда стреляешь в себя.

В окуляр прицела снайпер наблюдал два теплых пятна… Вот еще одно и еще… Что-то горячее, очень горячее… Али сглотнул. Ему захотелось кипятка, ему захотелось расслабиться в тепле и ни о чем не думать… Но мысли, странные мысли набегали… Бегущая девочка, взрыв, огонь, пожирающий все… Огонь…

Огонь…

* * *

…Владимир Семенович покойно сидел в кресле и смотрел на огонь в камине.

Щеки его раскраснелись, сухие, маленькие руки он вытянул к огню и потирал их, с удовольствием чувствуя исходящее от поленьев тепло.

— Люди теперь совсем не уважают деньги, — произнес он тихо, словно про себя.

— Разве?

— Именно. Человеки раболепствуют перед ними, поклоняются им, готовы ради денег на все, боятся их притом хуже чумы, но не уважают. Как нечто низкое и подлое.

— Деньги дают возможность многим не скрывать свои пороки, — хмыкнул Решетов.

— Хуже другое, дорогой Константин Кириллович. Пороки не просто не скрывают, их демонстрируют, словно принадлежность к некоей касте! Эти дорвавшиеся до денег индивиды, считающие себя разумными, дают волю всем самым темным своим страстям, списывая все на деньги, и превращают мирную и в общем-то удобную штуку в некоего монстра, которому-де все и служат в подлунном мире, в этакого Молоха, пожирающего не только все живое, но и все святое, все, что было раньше незыблемо в нашем мире — любовь к Отечеству, к родителям, к детям… А обыватель, глядя на творящиеся бесчинства, не презирает их, нет! Он судит, как раб: искоренить, пресечь, засадить за решетку и прекратить! — тайно мечтая лишь об одном: заполучить богатство в свое самодержавное властвование и совершать еще худшие бесстыдства и непотребства, освободить наконец-то из тайников и темниц души алчность, похоть, жажду власти и насладиться самому тем безумием, что видит вокруг! Это ли не отвратительно?!

— А вы не преувеличиваете, Владимир Семенович?

— Если бы… В старости глаза становятся зорче. Помнишь такой термин медицинский — «старческая дальнозоркость»? Не такой он уж простецкий и однозначный… По-иному смотришь в прошлое, по-иному оцениваешь будущее… Или — предвидишь его… Бог знает.

— Коньячку?

— По рюмочке если… Какой у тебя, Константин?

— Помню, вы предпочитаете армянский.

— Вот-вот. Свой — роднее. Да и Армения мне не чужая. Сам знаешь, в моих кровях весь эс-эс-эр замешан. И не поделить.

Мужчины выпили, закусили горячим пирогом. Решетов разлил чай. Владимир Семенович вдохнул аромат, зажмурился, с видимым удовольствием отхлебнул янтарного напитка:

— А вот это, я тебе скажу… Лист смородиновый да цвет липовый я чую, а что еще?..

— Малинка сухая и сам чай. Отборный цейлонский крупнолистовой, немного китайского красного и черный грузинский — мне присылают, есть там специалист.

— М-да… А медок-то гречишный… А что думаешь, Кон-. стантин, о нонешнем времечке?.. По совести — мы друг друга тыщу лет знаем, да и когда еще минутка свободная выдастся вот так вот поболтать… Чечню, как считаешь, навсегда профукали?.. И Россию — можем тоже?..

— «Навсегда» в этом мире нет ничего.

— Кроме смерти.

— Кроме нее. А что там, с той стороны…

— Вот и мне, старому, любопытно, ну да я не спешу… Знаешь прибаутку?

Стоит ветеран в очереди за чем-то там, мимо с нахрапом мордоворот лезет да дедку тому: «Тебя, дед, уже на том свете заждались, а ты все в очередях околачиваешься». А тот ему в ответ: «Да ты, милый, с твоей наглостью и туда поперед меня успеешь!» Это я к чему? К тому, что торопятся молодые, и не жить торопятся — проживать. Раньше как? Водочку употребляли да огурчиком либо грибочком маринованным закусывали… А нынче? Коктейль «Кровавая Мэри». Причем там, у них, аккуратно так наливают, по мастям — сверху водочка, снизу — сок томатный; а у нас — все вперемешку… И уж «Кровавая Мэри» это или «Кровавый Ваня» — не разобрать…

Константин Кириллович деликатно молчал, прихлебывал чаек, давая старику выговориться… Тем более опытом знал:

Герасимов ничего не говорит спроста…

— Россия — традицией живет. В этом все. Раньше и ордена-то какие были…

Андрей Первозванный… С девизом: «За веру и верность». Вера в Господа впереди верности государю почиталась. Ибо царь земной Царю Небесному — слуга и раб. Как и прочие. Но и помазанник Божий есть за народ ответственность несущий, как тогда называли — удерживающий. От смуты, от войны, от бесчинств, от безверия…