Земля забытого бога - Максим Дуленцов

– А ты соври уж лучше, всё веселее, дед.

– Ну, чего ж не соврать-то, слушай, паря. Мне дед говорил, а деду зыряне твердили вроде, что в стародавние времена, когда антихрист еще на русскую землю не пришел, татарва туточки жила. Да не просто жила, а русские города грабила, аки медведь пасеку. Так вот, собралась татарва в те времена по льду по Каме идти в Соль Камскую за добычей, а то было при царе праведном Иоанне Васильиче. Ну, шли они войском несметным по Каме-то, да лед в иных местах был не крепок. А на стрежне у скал, вона тут рядышком, и вовсе лишь шуга. Войско вел главный ихний хан. А как пошли они вдоль-от по стрежню, спало у хана кольцо золотое веса немалого в шугу и сгинуло в реке. Стал тогда хан на энтом месте и приказал воинам нырять в реку и искать кольцо, мол, без него Соль Камскую им не отвоевать, богатство не награбить. Прыгали воины в воду да пропадали бесследно, а кольца не нашли. Но хан все посылал воинов да посылал, пока сам в реку за кольцом не прыгнул, да и тож утоп. Так кольцо тут и лежит досель.

– Так и почему Шеметь-то? – спросил Иван вновь.

– Ну как почему, потому. По-ихнему шеметь – княжеский, инако, ханский воин. Туточки этих воинов утопло множество. Отсель и повелось место назвать – Шеметь.

– А-а, – протянул Иван, изрядно уставший, и уснул прямо за столом.

Тиха река Кама, воды ее омывают песчаные берега, вьются вдоль опушек лесных, на опушках птички поют, почти райские, птичек иной раз ястребы бьют, да все равно песни переливчатые не смолкают. Ранними утрами поют птички, заливаются, не видя пока тех ястребов. А ястребы летают высоко в небе, заходят с солнца, и не увидеть их птичкам, радующимся новому дню.

Тиха Кама, да не как Волга. Бурлаки не идут в Каму, иной раз вместо песчаных отмелей встает камень-великан, как былинный богатырь на пути, требует свою долю с корабельщиков. И в том месте спокойная Кама бурлит, у камня водовороты страшные крутит, а не обойти камень ни на веслах, ни на якоре. Только попутный ветер дает корабельщикам шанс, наполняя их паруса, как крылья ястребов, гонит их через стрежень наверх. Вот в таком месте и стали опальные казаки с парой парней да Федькой поутру на косной. Парней на весла посадили, сами изготовили кошку на веревке, Михайлу притащили и заставили на берегу на ели сидеть, сигнал подавать, ежели барка покажется. Зачем – Михайле не открыли, не стал бы сидеть, а народу мало, каждый на счету. Михайло согласился лишь потому, что хотел людей на барке расспросить, есть ли путь свободный до Кунгура, ушли ли разбойники, нет ли солдат там, чтобы уж уверенно к зиме пойти в землю заветную. Барка показалась через два часа после рассвета, когда подул южный ветер. Шла она в стрежень у камней, распустив парус, да течение не давало быстро двигаться. Едва-едва барка тянулась, сопротивляясь бурной воде. И как нос барки с лодкой поравнялся, выскочили казаки, метнули кошку, парни на веслах погребли к барке, течением косную вмиг к ней прижало. По веревке Иван с Осипом да Федькой взобрались на борт, пистоли достали, направили на мужичков. Те от неожиданности замерли, слова сказать не могут. Осип их в кучу сбил, усадил на носу.

– Кто еще есть? – спросил их Иван, поводя пистолем.

– Приказчик в дощанике на корме.

Осип метнулся в пристройку, вытащил за шкирку сопротивляющегося человека. Тот извивался в его лапищах, клял разбойников и пытался дотянуться до своего ножа на поясе. Но не успел, Осип уверенным движением нож выдернул и в шею приказчику воткнул. Тот затих.

– Ну, православные, чего везете? – ласково спросил Иван притихших мужиков.

– Вино казенное, да муку, да солонину.

– А деньги есть?

– У приказчика в сундуке в дощанике лежат. Жалованье нам и на дорожные расходы.

Федька скрылся в пристройке, вытащил оттуда сундучок, радостно запрыгал, сломав топором замок:

– Дядьки, да тут серебро даже!

Иван сундучок спустил в косную, мужиков же погнал за вином и припасами, сколько влезло в лодку сгрузили, та грузно осела под тяжестью товара. Михайло этого не видел, пока с елки сползал, пока лесом к берегу продирался, к пологому склону – время прошло, да еще от склона того до барки далеко было – ту снесло по течению, парус не спас, управлять им было уж некому. С берега Михайло только увидел, как Иван с Осипом мужичкам камни на грудь вяжут да говорят:

– Ну, православные, тута татарва по преданиям утопла, в Иисуса которая не верит доныне. А вас бог-от спасет – выплывете, а грешны ежели – то на дно. Господь рассудит.

И столкнули мужичков за борт с камнями казаки, только круги по воде. Никто не выплыл. Посмотрел Иван на воду, перекрестился:

– Грешны, стало быть. Прими, Господь, души рабов твоих и дай им прощение за грехи их.

Михайло так и осел оземь, крик в горле застрял. Только шептал канон на исход души, забыв о семипоклоне:

– Помилуй мя Боже, по велицей милости Твоей и по множеству щедрот Твоих очисти беззаконие мое…

И тогда утвердился Михайло в мысли, что антихрист и вправду на русской земле стал, молил господа услышать, увидеть, помешать, но Господь не откликался. И оставалось Михайле только бредить благословенной страной Беловодием, где все по-божески, свято. Туда стремился он всем сердцем, читая переписанную книжку инока Марка; иной раз сомнение закрадывалось в его душу – а как он сам не выдержит да не уйдет из рая, как все ходоки-староверы, и никто не узнает, как добраться туда. И не получит избавления всяк страждущий от антихриста, что и в государстве воцарил, и в церкви, и в душах людских. Сидел Михайло все за книгой, писал обо всем, дабы видно было, как тут живут, а как дойдет туда – как там, разницу показать хотел.

Отрадой ему была Груня, что часто засиживалась с ним, ласково глядя, как Михайло тщательно пером буквицы выводит, как чернила трет и смешивает, как листы книги своей сушит. Читал ей Михайло иногда и свои записи, и Марка Топоозерского; слушала Груня, глаза блестели – тоже в рай тот попасть ужас как хотела. Михайло раз расчувствовался и показал ей толстую и огромную старинную книгу на неизвестном языке, полистала Груня, поводила пальчиком точеным по пергаменту старому, по вязи незнакомых букв, похожих больше на волны на перекате реки. Михайло ей поведал историю обретения, мол, старый зырянин перед кончиной отдал, да не только книгу, а кое-что еще.

Это кое-что Михайло скрывал от всех, никому не показывал, потому что знал, что бывает с людьми при виде этого. Но Груне в приливе страсти потаенной показал. Вместе с книгой той зырянин отдал Михайле и вещицу: прямоугольную пластину с закругленными краями, на одной стороне пластины той был лик дикий царя древнего, не русского, и письмена такой же вязью, как и в книге. А вот с другой стороны была выцарапана карта какая-то, с непонятными знаками и такой же вязью, да только плохо процарапанная.

И мнил себе Михайло, что не просто так это, язык тот персидский в Беловодии есть, и люди такие рядом живут, и дорогу через горы сторожат, а книга дает пропуск сквозь земли тех людей, а на пластине карта прохода через горы нацарапана. Так думал Михайло и пластину берег чрезмерно, потому что пластина была чистого золота, весом золотников тридцать, не менее. И алчность людская, антихристово порождение, ту пластину бы у Михайлы вместе с сердцем вырвала, если бы кто о ней узнал.