Невеста - Карина Демина

— Все хорошо? — Вынув шпильки, райгрэ запустил руки в волосы Торы. — Ты не слишком устала?

Она устала, но… да, пожалуй, ей было хорошо.

— Мне весь вечер хотелось с тебя это стянуть…

Пуговка за пуговкой платье уступало райгрэ. Пуговок было много, а он не спешил, ни расстегивать, ни говорить. Но вот чудесный наряд очутился на полу.

И нижняя юбка с кружевами цвета экрю.

И турнюр.

— Тебе не больно? — Его руки чувствовались даже через корсет. — Мне эти штуки всегда казались жуть до чего неудобными… хотя выглядишь ты очаровательно. Но мы от этого избавимся, ладно?

Тора соглашается.

От корсета… нижней рубашки… перчаток, о которых райгрэ вспоминает в последнюю очередь. В перчатках к нему неприятно прикасаться, а Торе хочется.

И она поддается желанию.

Это из-за шампанского… оно легкое, но коварное.

На этот раз все иначе, чем днем. Райгрэ не спешит, он дразнит Тору и позволяет дразнить себя, и в этой игре на двоих она не выдерживает первой.

Уже не страшно. И не больно, но хорошо настолько, что Тора понимает — привыкать нельзя…

— Что не так, девочка моя? — Его дыхание выравнивается очень быстро.

Все так, но…

— Что будет со мной потом?

При других обстоятельствах Тора не решилась бы спрашивать, но сейчас как-то все стало иначе, пусть и ненадолго.

— Я о тебе позабочусь.

Макэйо тоже обещал. И, наверное, позаботился по-своему, дал шанс выжить.

А этот?

Выставит за дверь? Или подарит еще кому-нибудь? Например, тому, из театра… или не высшему, но кому-то из своих людей.

— Я не хочу врать, — большой палец райгрэ скользит вдоль позвоночника, — но женитьба на тебе исключена. Ты милая девочка и мне нравишься, но этого мало.

Тора понимает.

— С женитьбой вообще вопрос сложный… но через год или два, когда соберусь, тебе придется уехать. Разумеется, все мои подарки останутся при тебе, за исключением родовых драгоценностей. Я куплю тебе поместье. Подберем что-нибудь со стабильным доходом, чтобы ты не нуждалась. И присматривать буду.

Что ж, во всяком случае, ее не вышвырнут из дома.

А свое поместье… это почти свобода.

Всего-то через год. Или два. Это быстро, и Хильде понравилось бы.

— Если у тебя получится родить ребенка, я буду рад. Мальчик получит мое имя, домен и право наследования остального имущества, пусть и после законных детей. Или же, если других детей не будет, станет наследником. Девочку я обеспечу хорошим приданым. А ты будешь иметь уважение и статус, который полагается матери моего ребенка.

Наверное, это много, на большее рассчитывать смешно.

Но почему тогда Торе плакать хочется?

Определенно из-за шампанского.

Вейник кланялся ветру. Тонкие стебли выгибались под тяжестью пушистых соцветий, и сама равнина казалась седой. То тут, то там седину прорывали розовые пятна клевера, словно заплаты на старом платье. Я лежала, разглядывая небо, жевала травинку и ни о чем не думала.

Было просто хорошо.

Осталась позади деревня. И лес уже два дня как закончился, уступив место степным просторам, но в кои-то веки открытое пространство меня не пугало. Травы поднялись высоко, да и места нынешние были приятно безлюдны. Еда у нас имелась, пусть за прошедшие дни запас изрядно уменьшился: отсутствием аппетита Оден не страдал. А я не стремилась ограничивать его — возможности надо использовать.

Он ел все, даже птичьи кости и скорлупу яиц, утверждая, что она тоже полезна. И, пожалуй, был прав: с каждым днем ему становилось лучше. Пес больше не напоминал то истощенное полуживое создание, которое я вытащила из города.

Еще бы со спиной разобраться…

И с глазами.

Способ имелся, но по молчаливой договоренности ни Оден, ни я не возобновляли больше тот разговор. Я знаю, что он не забыл.

И он знал, что я тоже прекрасно все помню, но…

В другой раз.

Я не хочу касаться этой темы и принимать решение, хотя понимаю, что рано или поздно его придется принять. А он не торопит, верно опасаясь, что стоит надавить — и я сбегу. И было бы ложью сказать, что подобных мыслей не возникало.

Но сегодня думать неохота в принципе. Облака несутся по небу, и ветер приглаживает растрепанные гривы полевых трав.

— Эйо, — Оден завершил обязательную теперь разминку, — ты могла бы мне помочь?

— Смотря в чем.

Я перевернулась на живот. И все-таки хорошо… Мама смеялась, что альвы — нелогичные существа: солнце любят, а загорать не загорают. Ну или почти не загорают.

— Вот. — Он протянул мне палку. Где только подобрал? — Коснись меня.

— Зачем?

Как-то не по вкусу пришлась мне эта его идея. Палка была увесистой и довольно-таки длинной, удерживать ее пришлось обеими руками.

— Буду вспоминать, как защищаться. Не торопись.

Ветер подтолкнул в спину, словно подсказывая: смелее, Эйо, в конце концов, ты же не собираешься и вправду его ударить.

— Двигайся вокруг. Сначала медленно.

Я сделала шаг влево и навстречу, легонько коснувшись палкой плеча… нет, подставленной ладони.

— Да, так.

Шаг вправо. Назад… шелестит вейник. И тень скользит по полю, накрывая Одена.

Еще прикосновение. Он ускользает.

— Умница. Не бойся. Ты мне не причинишь вреда.

Я и не собираюсь. Отступаю, но спрятаться не получится — запах меня выдает. Оден поворачивается следом. Он движется медленно и в то же время успевает остановить мой удар.

Игра?

— Быстрее! — Оден ловит мои мысли. — Если не устала.

Я? Нет.

Играем. Я позволяю себе двигаться быстрее и прячу шаги в шелесте трав. Вейник создает тени, отвлекая Одена звуком. А запах… его много, даже на самом псе.

И он пропускает касание.

— Хорошо. — Оден ненадолго останавливается и стягивает рубашку.

А я вдруг вспоминаю, что псы солнце не слишком-то жалуют. По шкуре катится пот, и Оден раздраженно пытается смахнуть его, потом вытягивает руки и позволяет ветру остудить кожу.

Я тоже перевожу дыхание.

— Продолжим?

Мне не нравится его настроение, слишком серьезное, сосредоточенное. Для него этот танец — совсем не игра, но попытка хоть как-то восстановить былую силу, жалкая, однако совсем ничего не делать Оден неспособен.