Последний атаман Ермака - Владимир Буртовой

— И что же случилось? Где теперь Богдан Бельский? Убит, должно, ежели правителем значится Борис Годунов? — уточнил Матвей, немало удивляясь тому, что они в Сибири все эти годы полагали, что у них за спиной в Москве тишь да гладь да божья благодать! А оказалось, что бояре в Кремле жалят друг друга пуще ядовитых пауков, кинутых в тесный горшок!

— А случилось то, что Богдан Бельский ввел в Кремль верных ему стрельцов, обещав им великое от государя Федора Ивановича жалование. Дело это выпало на девятое апреля, в день отъезда из Москвы литовского посла Сапеги. Бояре узнали, что Богдан Бельский затворил ворота Кремля, поспешили туда, но стрельцы Бельского не впустили их. Долго препирались, но двум государевым опекунам Ивану Мстиславскому и Никите Юрьеву удалось пройти за кремлевские стены, однако их стражу стрельцы задержали. Слуги убоялись, что Богдан Бельский убьет их бояр, захотели силой пройти и в кремлевских воротах затеялась нешуточная драка. На шум стали сбегаться со всех концов Москвы горожане. Стрельцы Бельского бросили махать кулаками и схватились за оружие. Горожане навалились на ворота Фроловской башни, секли их топорами. Вон, видишь, Матвей, аккурат около Земского двора строение? Это арсенал. Горожане открыли его двери и захватили всякого оружия, порох. Иные кинулись громить торговые ряды… Такая свара поднялась — хоть святых из города выноси — стыдно им видеть все это.

— А что же бояре в Кремле? — поторопил Матвей умолкнувшего было Ивана Черкаса, и тот, с сожалением отставив пустую деревянную кружку, вновь продолжил речь о московских событиях прошлого года.

— На Лобном месте стояла большая пушка. Так стрельцы с посада поворотили пушку на Кремль и готовились было уже стрелять ядрами. Видя такое возмущение в народе, бояре помирились между собой, а чтобы горожане не пожгли их дворы, выехали из Кремля и объявили, что царь Федор Иванович прощает им вину за мятеж. Тогда народ стал кричать думному дворянину Безнину, который был, сказывают, воспитателем теперешнего царя, и дьяку Щелкалову, что Богдан Бельский и его близкие бояре от опричнины изменники и воры, что князя Мстиславского уже верно убили. А пуще всего посадские кричали, чтобы им выкинули из Кремля Богдана Бельского для расправы!

— Славно! — не удержался и прихлопнул ладонями о столешницу Матвей Мещеряк. — Получается, что когда народ чего захочет, то и стены Кремля ему не помеха! И что же?

— Видя такое смятение московского люда, бояре в Кремле и вовсе пришли в крайний страх, что чернь ворвется и им всем достанется испытать на себе гнев толпы. За благо сочли объявить народу, что Боярская дума постановила отослать Богдана Бельского в ссылку из Москвы в Нижний Новгород!

— Должно, в темницу упекли строптивого Богдашку, ась? — засмеялся Матвей и, радуясь такому обороту дела, подмигнул Ивану.

— Как же! Ворон ворону глаз не выклюет! — скептически ответил Иван Черкас, скомкал беспалой левой рукой длинную бороду. — Богдана Бельского услали в Нижний Новгород воеводой на кормление.

— Вот так та-ак! — Матвей был снова поражен словами есаула. — Выходит, изловили серого волка в коровнике, посрамили словесно да и кинули в овчарню грехи замаливать! Тем и кончилась московская смута? Ну и чудеса в решете! И что народ? Засмирел?

— Да, Матвей! Кипел московский котел недолго, весь пар из него разом вышел. После этих событий созвали Собор и венчали Федора Ивановича на царство.

— А вы, часом, в той смуте не были замешаны? — поинтересовался Матвей Мещеряк, с хитрецой поглядывая на есаулов, словно давая понять, что сам он вряд ли усидел бы дома, когда в городе такое волнение простолюдинов против боярства.

— Свои собаки грызутся — чужая не встревай! Так говорят в народе. Московские посадские подрались да и разошлись по домам, где у каждого своя печь и горшок с кашей, а мы харчишки от московских правителей имеем. Не угодим чем — так живо припомнят нам прежние грехи и про цареву службу в Сибири забудут!

Матвей думал над словами есаула не долго, нашел доводы разумными, согласился:

— Твоя правда, Иван. Москва — не вольная степь, тут свой норов не враз покажешь, мигом окоротят руки, а то и само туловище! Ну, а ныне каково в Москве? Надобно знать нам доподлинно, чтобы не обмишулиться ненароком. Случись чему быть, а мы поставим не на ту боярскую шапку, так и сами получим ослопом по загривку!

— Ныне в Москве затишье, ежели не считать, что летом были сильные пожары и в Кремле, и здесь, в Китай-городе, и в Белом городе.

— Видели мы, проезжая Никольской улицей, в некоторых местах большие погорелые места, где теперь новые срубы ставят, — подтвердил Матвей. — Что еще важного знать нам надобно?

— Ныне в Кремле благоволят в некоторой мере служилым дворянам, которые весьма истощались военными сборами, да бегством крестьян к богатым боярам. И между собой те бояре часто сговариваются, чтобы удалить от престола кого из опасных им ближних к царю. Так поступили с главным опекуном Федора Ивановича боярином Иваном Федоровичем Мстиславским. Поговаривали тишком, что он строил заговор, чтобы развести царя и его неплодную жену Ирину, сестрицу Бориса Годунова, а это было бы гибельно для Бориса, вот он и добился царского указа об опале боярина Мстиславского. И еще один опекун, старый боярин Никита Романович Юрьев отошел от дел по болезни, так что у Годунова теперь за главного недруга князь Иван Петрович Шуйский с родичами, да князья Воротынские, Головины да Колычевы. Да их сторону держат многие служивые люди, за них же ратуют городские людишки, недовольные тем, что худородные Годуновы через сестру Ирину прибрали власть в свои руки.

— Выходит, Иван, что супротивники в Боярской думе с обеих сторон затаились, будто волки в кустах перед овечьим стадом, ждут нужного часа вцепиться жертве в горло. Так ли?

— Выходит, что так. Не следует забывать, что в городе Угличе со своей матушкой Марией Нагой проживает царевич Дмитрий, малолетний сын царя Ивана Васильевича. А семья Нагих велика, и за так-запросто не захотят упустить законного случая посадить на царский трон Дмитрия, случись смерти бездетного царя Федора Ивановича. — Есаул Иван помолчал, поглядывая здоровым глазом на атамана, недобро усмехнулся. — Мы еще увидим большие потрясения на Руси. Только нам не с руки в их кашу ввязываться, можно и голову потерять. Мудрый ворон с вершины дуба посматривает, как волк телка клыками режет, знает, что и ему что-то да останется от этого кровавого пиршества.

Савва Болдырь на слова Черкаса молча улыбнулся, покривив порченную ножом нижнюю губу, а Матвей Мещеряк смолчал, подумал про себя: «Обжились есаулы в Москве, домоседским духом пропитались, отвыкли от степного ветра да от плеска волн о борта стругов». Сказал после минутной тишины, которая наступила после слов Черкаса:

— Случись какой смуте боярской быть — поднимемся скопом и уйдем на Волгу, а с Волги на Яик, к давнему знакомцу атаману Богдану Барбоше с товарищами. Ну, други, будет ныне головы всякими думками нагружать, устал дюже с дороги. Давайте спать, а там поглядим и на Москву, и на дела московские, каким боком они к нам обернутся… Господь добр, да черт проказлив, — неожиданно вспомнилась любимая присказка покойного атамана Ермака.