Бояться нужно молча - Мария Британ

– Что? – ужасаюсь я.

Они будут следить за каждым моим шагом. Будут проверять мою базу данных с утра до вечера.

– Вы не можете так поступить!

– Кто там у нас дальше? Ольви Тэрри? Позовите Ольви! – командует Такер.

Я перевожу взгляд на Рене. В ее глазах плещется сочувствие. Она стара, но у нее до сих пор не выработался иммунитет против нас, тех, кого не спасти.

– Идите в палату, Шейра, – устало говорит она. – Мы пообщаемся с вашими друзьями.

Я поднимаюсь. Не показывать страх и верить в легенду…

Не показывать…

Верить…

Приглушенный писк приборов из палат, чьи-то шаги – все отдаляется. Я расправляю плечи. Докажи, что они ошибаются, Шейра, давай… Не подавай виду, что пару секунд назад они уничтожили твою последнюю надежду.

Я медленно выхожу в коридор.

Спокойно. Я что-нибудь придумаю. Все будет хорошо. Элла вылечится.

– Шейра? – пробивается сквозь туман мыслей знакомый голос.

Слишком знакомый, чтобы не показывать страх и верить в легенду. Передо мной стоит мама.

Я смотрю на вьющиеся волосы и плотно сжатые губы. Мама. Ей не идет белый костюм. Не идет морщинка между бровями.

– Что происходит? – говорю я устало.

– Пойдем-ка отсюда. – Она увлекает меня в маленькую комнатку, заваленную коробками, и, закрывшись, облегченно вздыхает.

– Ты Утешительница? – спрашиваю я, до боли сжимая пальцами виски.

– О, дорогая! Нет, конечно нет!

Она обнимает меня. Что-то говорит, а я вновь превращаюсь в фотокамеру и вспышками запечатлеваю ее сожаление. О, если б я распечатала все снимки, наверное, по фрагментам воссоздала бы ад.

Я прокручиваю в голове песенку Альбы. Только бы не думать, что делает здесь мама. И кто ее подопытные.

Мне вспоминается Марк, поломанный человек, которому не хватило утешительской надежды. Он оказался в конце очереди. И мне больно осознавать, что к этому причастны мои родители.

– Подожди. – Я упираюсь ладонями в плечи мамы и отталкиваю ее. – Вы должны быть в лаборатории!

– Так и есть! – энергично кивает она. – На двадцатом этаже, рядом с учебным отделением.

– Почему ты…

– Дорогая, тебе лучше не знать о таких местах.

– И, конечно, мне лучше не знать, что забыли в таких местах мои родители. Правильно? Это ты хотела сказать?

Лицо мамы напряжено, она вот-вот расплачется. Мои слова почти добили ее. Я злюсь на себя за слезы мамы и на нее – за дурацкие тайны.

– Мы не тестируем обновления кармы, Шейра, – отвечает она. – Не заставляем участвовать в экспериментах.

– В чем заключается ваша работа? – щурюсь я.

– Это тайна. Пока что тайна.

Я сползаю на пол. Мы квиты, мама. И как бы ты ни умоляла, мои секреты тоже останутся при мне.

– Шейра… – Она падает на колени и гладит меня по щеке. – Почему ты здесь, дорогая? Мы с папой столько раз тебе звонили!

– Кое-что случилось…

Я всего лишь не уследила за сестрой. Ее всего лишь обнулили сущности, и она поседела. Ты ведь простишь? Простишь дочь, ненавидящую себя дважды? Я мечтаю, чтобы ты, как раньше, ругала меня за невымытые чашки.

– Элла. Она…

– Молчи! Молчи, дорогая, – шикает мама. – Я не переживу этого снова.

– Снова?

– Да… – Она прислоняется затылком к пирамиде из коробок. – Мы с Карлом догадывались, что с Эллой творится неладное. На звонки она не отвечала, а ты постоянно оправдывалась. Мы запросили списки обнулившихся и больных планемией. Было… Было сложно, Шейра. Она не хочет ни с кем встречаться.

– Я в курсе.

– Рене… – всхлипывает мама, – моя подруга. Она рассказала мне все.

– Я пришла к Элле.

– Как это случилось? – Ее трясущиеся губы умоляют меня промолчать.

– Как у всех.

– И что теперь?

У тебя появятся две седых дочери, мама. Некого будет ругать за невымытые чашки.

Мы считаем быстрые шаги за дверью и раз за разом переживаем тот день, когда я возненавидела себя дважды. Вспышками. Создаем свой воображаемый альбом и подписываем каждое фото.

– Ты на учете, Шейра? – подает голос мама.

– Давай не будем, хорошо? – как можно спокойнее улыбаюсь я.

– Не хорошо.

– Передавай папе привет. А мне… Мне пора. – Не прощаясь, я выныриваю из полумрака комнаты.

Кладовая расположена чуть поодаль от кабинета Рене, и сидящий на подоконнике Ольви не замечает меня. Ник появляется одновременно со мной. Его допросили.

– Н… ну что? – спрашиваю я, присоединяясь к ребятам.

– Где ты была? – недоумевает Ник. – Пойдемте в столовую, там все обсудим.

Мы устраиваемся за столиком в углу, подальше от галдящих больных и Утешителей. Зал наполнен сладким запахом выпечки. Странно. В блоках нечасто балуют сладостями. Желудок недовольно урчит, возмущенный моим наплевательским отношением к питанию.

– Так что? Где пропадала? – повторяет вопрос Ник.

– Встретила кое-кого. Да это неважно… – …просто мои родители всю жизнь скрывали от меня правду. – Что у вас?

– Учет, – морщится Ольви. – А у тебя, Матвей?

– Тоже. Я попытаюсь разобраться с этим до завтра. Взломаю базу… – Он чертыхается и откидывает вилку. – Если бы ты держал свои гениальные идеи при себе, мы бы здесь не застряли.

– Если бы я держал свои гениальные идеи при себе, Альба бы обнулилась, – вспыхивает Ольви. – Ты не Утешитель.

– А ты не Оскар, чтобы читать мне нотации.

– Ребят… – вмешиваюсь я, с трудом проглатывая кусочек бисквита.

– Кем ты себя возомнил? Ты не имеешь права решать за всех!

– Я живу в этом мире! – вскрикивает Ник, но тут же осекается. – А что известно о сущностях тебе, Ольви?

Я вскакиваю.

– Хватит! Вместо того чтобы обсуждать план, вы занимаетесь ерундой!

Прости, желудок, но ужин откладывается еще на пару часов.

Не знаю, сколько времени я убиваю, бесцельно блуждая по пустому и безликому холлу. Утешители потрошат третий блок, а он – тех, кто не защищается. Нас сотни. И все до одного – бескрылые тушки птиц.

– Шейра! – окликает меня Ник и, прижав к стене, запускает пальцы в мои волосы. – Я обещаю, мы выберемся.

– Не надо. Не занимайся самообманом.

Я умоляю себя оттолкнуть его, но мышцы не слушаются.