Лягушки - Мо Янь

– Ну а если это так, зачем тогда сообщать им об этом?

– Это я так действую себе во спасение. И это единственное, что я прошу тебя сделать.

– Хорошо, – сказал я.

Какой же я все-таки слабовольный человек.

Я-то думал, что в нашу со Львенком первую брачную ночь я буду сидеть один перед красной свечой до рассвета, чтобы показать свои чувства к Ван Жэньмэй, чувства раскаяния и тоски, но досидел лишь до двенадцати, а потом мы со Львенком уже заключили друг друга в объятия.

В день нашей свадьбы с Ван Жэньмэй был сильный дождь, и в день свадьбы со Львенком – полил как из ведра. Молнии одна за другой вспыхивали резким голубовато-белым светом, оглушительно грохотал гром и падали потоки дождя. Со всех сторон звонко журчала вода, через оконный переплет в комнату новобрачных проникал влажный ветер, который нес насыщенный дух земли и запах гнилых плодов. Трепещущее пламя красной свечи подрожало и погасло. Мне стало страшно. Яростный грохот молний сотрясал все вокруг несколько секунд, и в этот момент я глянул в поблескивающие их светом глаза Львенка. В свете молний ее лицо казалось золотым. Потом совсем рядом, будто во дворе, раздался удар грома, и в нос полез запах гари. Львенок испуганно вскрикнула, и мы обнялись.

Сначала я считал, что Львенок бесчувственная как дерево, мне и в голову не приходило, что она подобна папайе. Налитой, дородной папайе, которая от малейшего удара изольется соком. И свойства, и густой аромат – все как у папайи. Благородный муж новобрачную с покойной женой не сравнивает, я пытался сдерживать свои никчемные ассоциации, но сердцу не прикажешь. А когда я слился со Львенком плотью, одновременно прикоснулся к ней и сердцем.

– Львенок, – нисколько не смущаясь, заявил я, – мне кажется, ты более подходишь на роль супруги, чем Ван Жэньмэй.

Она закрыла мне рукой рот:

– Есть вещи, которые произносить нельзя.

– Ван Гань велел сообщить вам, что тринадцать дней назад отправил Ван Дань в Цзяочжоу, посадил на автобус в Яньтай, чтобы оттуда она покинула Дунбэй.

Львенок повернулась и села, освещенная еще одной молнией. Лицо, только что исполненное страстного чувства, стало строгим и суровым. Обняв меня, она снова легла. И сказала мне на ухо:

– Врет он все, Ван Дань изначально не могла уйти далеко.

– Так вы… решили махнуть на нее рукой?

– Это не мне решать, смотря как на это посмотрит тетушка.

– А разве она не так думает?

– Вряд ли. Если тетушка так думает, то она уже не тетушка.

– Почему же тогда вы заняли выжидательную позицию? Разве вы не знаете, что она уже на восьмом месяце?

– Никакой выжидательной позиции тетушка не занимает, у нее немало людей тайно выясняют что и как.

– И что-нибудь удалось выяснить?

– Ну… – После секундного колебания она прижалась лицом к моей груди: – От тебя мне скрывать нечего, она прячется в доме бабушки Яньянь, причем там же, где скрывалась Ван Жэньмэй.

– И что вы собираетесь делать?

– Что тетушка скажет.

– А она как собирается действовать? Так же, как и раньше?

– Тетушка не такая глупая.

– И как же тогда?

– Она уже посылала человека к Чэнь Би сообщить, что мы знаем, что Ван Дань прячется в семье Ван и что, если они ее не выдадут, завтра прибудет гусеничная машина, и дом семьи Ван вместе с домами их четверых соседей будут снесены.

– Дед Яньянь человек упрямый, если он будет противиться, неужели вы действительно снесете их дом?

– Тетушкин изначальный замысел не в том, чтобы семья Ван ее выдавала, а в том, чтобы ее вывел сам Чэнь Би. Тетушка пообещала ему, что, если он приведет Ван Дань на аборт, все имущество будет ему полностью возвращено. Все-таки тридцать восемь тысяч, не может же это его не волновать.

Я глубоко вздохнул:

– Ну почему вам обязательно нужно так измываться над людьми? Неужели недостаточно, что Ван Жэньмэй до смерти довели?

– Ван Жэньмэй сама во всем виновата, – холодно проговорила Львенок.

Я почувствовал, что ее тело вдруг тоже охладело.

Стояла пасмурная дождливая погода, по дорогам не проехать, вода в реках поднялась, и ни одна машина из других провинций не пришла, чтобы забрать закупленные в наших краях персики.

В каждом дворе хранился урожай персиков. У кого они были собраны в корзины, у кого свалены горкой и накрыты от дождя полиэтиленовой пленкой. А у кого-то просто валялись в беспорядке во дворе и мокли под хлещущими струями дождя. Сочные медовые персики долгого хранения не терпят, в прежние годы большие грузовики закупщиков подъезжали прямо к краю персиковых садов, и на них сразу грузили сорванные плоды. Эти не боящиеся упорного труда водители ездили даже по ночам, и к рассвету следующего дня плоды уже были в пути на рынки в тысячах ли отсюда. В этом же году небесный правитель, наверное, решил наказать тех, кто возил персики несколько лет подряд, и с начала созревания плодов почти не было ни одного полностью погожего дня, большие и маленькие дожди поливали один за другим, персики не собирали, и они падали с деревьев уже гнилыми. Собранные плоды тоже можно было спасти: пригнать машину, как запогодится, погрузить и увезти. Но ничто не указывало на возможное прояснение.

У нашей семьи было посажено всего тридцать персиковых деревьев, потому что отец стар, смотреть за ними как следует не в состоянии, и урожай был невысок, но почти шесть тысяч цзиней все же собрали. Корзин у нас немного, нагрузили всего шестнадцать, поставили в пристройке, а оставшееся лежало кучей во дворе, накрытое полиэтиленом. Отец, несмотря на дождь, то и дело выходил, стаскивал пленку и осматривал плоды. И всякий раз до нас доносился запах гнилых персиков.

В начале нашего со Львенком супружества дочка была с отцом. Когда он выходил во двор под дождем, она тоже выбегала вслед за ним. В руках она держала маленький зонтик с картинками разных животных.

К нам она относилась с безразличием, но достаточно вежливо. Львенок предлагала ей сласти, но та прятала руки за спиной и говорила:

– Спасибо, тетя.

– Зови ее мамой, – велел я.

Дочка удивленно вытаращила на меня глаза.

– Не надо, – возразила Львенок. – Не надо никак называть. Люди кличут меня Львенком, – она указала на львенка на зонтике, – так что можешь называть меня большой львицей[76].

– Ты маленьких детей ешь? – спросила дочка.