Испытание временем - Виталий Храмов

Где-то на финальной трети водной преграды я настолько окоченел, что лёд уже не ломал прикладом, а продавливал телом, переставляя непослушные, вязнущие в иле и тине дна ноги, то и дело падая на лёд, ломая его, проваливаясь под воду, в мешанину камыша, осоки, ряски, льда и обжигающей воды. И судорожно старался встать, увязая в тине дна. Автомат выпал у меня из непослушных, окоченевших пальцев, когда я в очередной раз ударил прикладом. Автомат проломил лёд и утонул. Нечувствительными руками не смог его нащупать. А меня подгонял холод, всё больше сводящий с ума, и огонь, с рычанием пожирающий заросли водной травы.

В общем, когда я, подгоняемый огнём, в дыму – вылетел из камышей, окоченевший, ошалевший, задыхающийся, со сведёнными судорогой мышцами не только рук-ног, но даже рёбер, то наткнулся на двух солдат противника. А у меня ни автомата, ни гранат – всё потерял в ряске.

Спасло меня то, что эти двое тоже впали в секундный ступор – на них из дымящих камышей вылетело нечто в сером исподнем, трясущееся в эпилептическом припадке, обвешанное ряской и водорослями, как водяной. И ещё меня спасло то, что я испугался. Оказаться голым и безоружным перед двумя солдатами противника! Но испуг у меня всегда был особенным – сердце бухнуло, мир мигнул, звуки стали тягучими, выплеск надпочечников кувалдой ударил по позвоночнику в районе поясницы. Холод адреналинового взрыва сразу изгнал ледяную кондрашку из меня, прочистил мозги, вколотил меня в режим турбофорсажа «Ярости».

Отбираю у застывших соляными столбами румын их винтовки, выворачивая им руки. Один из них даже на колени упал. Его винтовку я выпустил из рук. А винтовку второго, с примкнутым штыком, развернул. И вогнал штык ему во впадину меж ключиц, что так беззащитно торчала из воротника шинели.

Выдернул штык, смещаюсь правее, жгут крови тянется за штыком. Второй солдат только начал поворачивать голову, только рот раскрыл, только зенки распахнул удивлённо, а в открытый рот ему входит штык, следом – ствол, выбивая зубы. Слишком сильно я ударил – нанизал румына на ствол, как бабочку на булавку. И винтовка застряла.

Огляделся – нет моего оружия. Так меня ударило турборежимом, что опять забыл, что потерял автомат. Из моего оружия – только нож, опять же чудом каким-то усидел за ремнём. Хватаю винтовку, что валялась на земле, плавно передёргиваю затвор. Плавно и медленно – в этом турборежиме я и затвор свернуть могу. И лечу прыжками к пулемёту, выбивающему низкочастотный басовый бит.

Так я ещё никогда не ускорялся! Мадьяры вообще замерли. Надо успеть завалить расчёт! До отходняка. Если это небывалое ускорение, значит, будет небывалый отходняк.

Вот они! Вскидываю винтовку к плечу, нежно давлю на курок, бух-х-х! Тупой сильный удар, факел пламени перекрывает цель от меня, но тут же – пропадает. Каска мадьяра дёргается вперёд, образуя небольшое входное отверстие, Передёргиваю затвор. Нежно и плавно. Бух-х-х! Второй! Третий только начал поворачивать голову. Бух-х-х! Сначала вместо его глаза появляется провал, потом его голова медленно летит назад.

Кто ещё? Всё? Все?

– О-о-о! А-а-а-а! – Скрючившись в позе эмбриона, я выл волком. Каждая клетка моего тела лопалась. Лопались мышцы, нервы горели, будто их жгло калёное железо. Жутчайшая боль!

«Нейросеть – активирована!» – горит на закрытых веках.

И спасительное забвение обморока.

В клубах дыма штрафники поднимались в штыковую. Под истеричный визг срывающего голос ротного:

– За Родину! Сука! За Сталина! Падла! Ура! Гля! Вперед! Сукины дети! Вперёд! Нах! В штыки! В штыки! В дупло их! В душу! В маму! В рот! Ура! Гля! Ура!

Раскатистое «Ура-а-а-а!» идущих в атаку смертников вызывало дрожь у противника. Руки румын – тряслись, прицелы – плавали, ноги – подгибались. Животы – слабели. До мокрых штанов. Румыны не попадали в выбегающие из клубов дыма силуэты, кричащие, вопящие, сверкающие штыками и горящими глазами умалишённых.

А с тыла на румын бежали, разинув рты, в горящих одеждах, обезумевшие от боли штрафники, которых огонь застал прямо в пруду. Когда я уничтожил расчёт, эта пятёрка штрафников, околевшие от часового лежания в ледяной воде, горя заживо после прорыва через горящий камыш, решили подороже продать свои жизни. И все пятеро выжили.

Их было пятеро. Но кто из врагов знал? Румынам показалось, что сквозь огонь на них наступает пылающая огнём дивизия русских, прямо из ада. У страха глаза всегда в зуме. Всегда велики.

Я этого не видел. Я лежал, скрючившись, на снегу. Без сознания. У пулемётного окопа, примерзая мокрой одеждой к стылой земле, покрываясь коркой льда. Пятерка горящих бойцов пробежала мимо – решили, что я схватил пулю в живот и уже окочурился. И я был, как никогда, близок к этому. К ледяному забвению. К смерти.

К вечеру село было очищено от противника полностью. Колонну жалких пленных гнали в ночную степь.

Передали, что вызывал ротный. А ротный, спросив про пулемёт, рассказал новости. Там, далеко, встретились два наших фронта, завершив окружение. И мы тут тоже завершили окружение. Своё, маленькое. Как я и догадывался, командование применило классические клещи. Одна клешня – длинная – механизированная, быстрая. Другая – медленная, пешая. То есть мы. Наша дивизия. Длинная клешня отсекла часть сил румын от их армии, теперь гонят их на нас.

И так по всей донской степи. В больших и малых котлах и котелках переваривают в компост румынскую армию. В смысле не армию, как воинское объединение с номером и штабом управления дивизиями, а вооружённые силы такого государства, как Румыния. Тут вся их армия присутствует. Тут, в донской степи, она и должна остаться. Так же как и армия Венгрии. А потом придёт очередь 6-й армии Паулюса и 4-й танковой армии вермахта.

Закончив политинформацию, ротный отправил меня к старшине. Там мне выдали патроны к МГ-34. Да-да, именно этот пулемёт я и взял с боем. Со станком – треногой, оптическим прицелом и двенадцатью лентами. Теперь я опора взвода. У немцев оборона как раз и строится вокруг МГ.

Ротный прямо персонально довёл до меня расклад. К чему бы это? К дождю?

Библиотекарь не разговаривает со мной. Хорошо-то как! А я его предупреждал относительно спирта. Не выдержал, выжрал. Получил звездюлей вполне заслуженно. Ещё и пьяный блукал, ходил с моими вещами, пока я мёрз голый на снегу. Заблудился он! В трёх соснах, сука, заплутал! Как вообще в бою можно нажраться? Стать беспомощным? Ладно, что сам сгинешь – туда тебе и дорога. Товарищей подведёшь! Меня вот заморозил. Почки болят от переохлаждения. И горло першит. Нос заложило. Только гриппа мне тут и не хватало!

Молча копаем пулемётное гнездо. Копаем до утра. Копчик мне подсказывает, что чем лучше мы закопаемся, тем проще будет днём. Не понравилась мне упёртость противника накануне. И ротный со своей сводкой. Прорываться мадьяры будут? Возможно, с танками.

Окоп строим по науке – пулемётный стол, бруствер, укрытие с перекрытием в один слой крышек ящиков, засыпанных землёй, отсечные и запасные позиции. Облегчение, что окоп тот самый, который я и взял с боем. Пулемёт шёл в комплекте. Часть работы уже была сделана. Но сидеть в одной яме – самому себе подготовить могилу. Поэтому отсечные, запасные, ходы сообщения.