Бабье лето медвежатника - Енэ Рейтэ

– Не желаете ли передать какую-нибудь весточку вашему дядюшке?

– Что вы имеете в виду? – насторожился Вальтер.

– Я ведь знаю, как вы его любите… – Тюремщик заговорщицки подмигнул.

– Не понимаю, о чем вы! – ушел в несознанку арестант.

– Хорошо, тогда выскажусь яснее: мне известен секрет вашего имени.

Вальтер заскрежетал зубами.

– Ах вон что!

– Я узнал об этом от…

– Получите пять тысяч фунтов!

Надзиратель бросил работу в тюрьме, перебрался на новую квартиру и однажды в воскресенье на пару с супругой посетил своего благодетеля. Человек он угрюмый, неприветливый, – предупредил тюремщик жену, – арестанты, они все такие. Поэтому женщина не удивилась, когда при их появлении Пенкрофт позеленел от злости.

– Сволочь! – рявкнул он в знак приветствия.

– Добрый день! Вы отвалили нам целую кучу деньжищ, и в благодарность я решил похлопотать за вас. Пусть хорошенько разберутся в вашем деле…

– Чего вам от меня нужно?! – возопил арестант.

– Мы вам та-ак благодарны!.. – прощебетала посетительница с искренним чувством жалости к этому доброму человеку, у которого явно сдали нервы.

– Надумали приобрести у вас недвижимость, – поделился новостью бывший тюремщик. – За тысячу фунтов.

Вальтер смерил их с головы до пят свирепым взглядом.

– Договорились. Получите тысячу от моего адвоката. А теперь убирайтесь с глаз долой!

– Вот ведь странное дело… – сказал надзиратель прослезившейся на радостях супруге, когда они вышли за ворота тюрьмы. – Огрызается, как цепной пес, а сердце мягкое. Надо будет навещать его почаще.

– Доброе слово и кошке приятно…

В общей сложности у тюремщика собралось доброхотных деяний на тридцать тысяч, что дало ему возможность вернуться к себе на родину, в Швецию, и купить фабрику. Он не скупился на рассказы о великодушном арестанте: грубиян, каких свет не видал, зато если ты сам к нему с дорогой душой, то и он для тебя последнего куска не пожалеет.

Банни похудела и часто плакала. Вальтер утешал ее во время свиданий – если, конечно, сам был в порядке. Невезучий он стал: то одно свалится на голову, то другое. Банни в таких случаях безутешно рыдала.

– Не плачь, Банни, так и должно быть, – говаривал Бенджамин Вальтер, Неудачник XIII, к тому времени уже посвященный в историю со взломами сейфов. – В жизни за все приходится платить. Я наделал долгов, другой за меня расплатился. Элементарная порядочность требует отсидеть должок – своего рода круговая порука. Когда освобожусь и, если, конечно, меня не пристрелят и не вздернут по ошибке вместо какого-нибудь серийного убийцы, мы с тобой заживем душа в душу. Денег у меня навалом.

– Бен… Ты и правда считаешь, будто эти деньги твои, а не Пенкрофта?

Лицо Вальтера исказилось гневом, руки непроизвольно сжались в кулаки.

– Мои, а чьи же еще! Этот прохиндей обошелся со мной как ростовщик! Все его взбрыки не окупаются даже этими жалкими сотнями тысяч фунтов!

Тем временем в Бронкс вернулся Пенкрофт – поседелый, присмиревший, даже робкий, словно нашкодивший мальчишка.

Мэг с суровым видом подставила ему для поцелуя правую щеку, затем левую.

– Как не совестно! – укоризненно качая головой, заметила она. – Ты уже обедал?

Под напускной резкостью тона и строгими манерами скрывались доброта и любовь. Мэг стеснялась проявления этих чувств, словно чего-то постыдного, а может, боялась избаловать своих близких, которые и без того знали, что в целом свете трудно сыскать человека добрее ее.

– Теперь все у нас будет по-другому… Вот увидишь, Мэг!

– Господи, сколько раз я уже это слышала! – проворчала Мэг, накрывая на стол.

Раскаявшийся грешник обошел весь дом, словно заново открывая его для себя. Мэг достала из шкафа свинцовую пепельницу в форме сердечка. Когда-то давно, на Рождество, эту безделицу отлили на счастье, а поскольку в тот день они впервые поцеловались, то и хранили вещицу как память. Сейчас оба растроганно глядели на нее.

– О чем ты думаешь? – тихо спросила Мэг.

– Эта штука напоминает мне штопор… Мэг с тревогой глядела на него.

– И шрам на лбу… Ты хоть показывался врачу?

– Врачу? Да-да… – рассеянно ответил Пенкрофт, мысленно перенесшийся в мемориальную комнату Эрвина. – Послушай, Мэг! Цела та фотография, где мы с тобой на экскурсии?

– Вон она! Висит на стене.

Заключенный в рамку, на стене красовался снимок с надписью:

«Самую вкусную рыбку можно выловить только в консервной банке… А ведьма оказалась красоткой. Пусть этот день сохранится у нас в памяти навечно!

Теобальд».

Иной скажет: абракадабра, – а между тем все ясно и понятно. Нужно только владеть языком посвященных.

Пенкрофт обхватил Мэг за плечи и с нежностью произнес:

– Вот увидишь, миссис Вальтер будет счастлива по-настоящему! Теперь тебе придется привыкать к этому имени.

Мэг зарделась и судорожно сглотнула, чтобы не разреветься.

– Молчал бы уж… Соврет, недорого возьмет! – с этими словами она припала к его плечу и разрыдалась.

…Немало старых вещей было извлечено на свет божий, немало связанных с ними воспоминаний нахлынуло вдруг! На дне одного из сундуков Пенкрофт неожиданно обнаружил поддельные драгоценности Марлоу. Ах, подлец, присвоил страховку, и все ему сошло с рук! Зато он, Пенкрофт, остался в дураках, хорошо хоть не загремел в отсидку!

Выглянув в окно, он увидел приближавшуюся к дому девушку – стройную, красивую, улыбчивую… Вся жизнь его сложилась бы по-другому, останься он тогда дома. Была бы у него сейчас вот такая же взрослая, красивая дочка… Однако судьба, бог весть почему, уготовила ему страдания. Легче живется тому, у кого есть дети. Конечно, это не панацея от всех бед, но все же бальзам для души. Жаль, что ему этого не дано…

– Дочери я про твои подвиги ничего не рассказывала! – враз посуровела Мэг. – Незачем всем и каждому знать, что ты за птица. Соврала, будто бы возвращается мой кузен из Гондураса.

– Видимо, все же придется сказать ей правду. Иначе девочка решит, что ты в третий раз выходишь замуж.

Мэг бросила на него косой взгляд. Ее явно подмывало изречь какую-нибудь из своих излюбленных сентенций вроде: «Ни стыда, ни совести!» или: «Надо же так загубить свою жизнь!» либо: «Никогда меня не слушался, и вот результат!». Однако на сей раз она промолчала, вновь уткнувшись в плечо Пенкрофта, и разразилась слезами.

Вивиан у порога поправила шляпку и распрямила плечи, предвосхищая замечание «не горбись!», подавила улыбку и вошла в дом – ну прямо пай-девочка, не придерешься.