Решала - Владимир Геннадьевич Поселягин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Терентий был немой, но умел читать: сестра учила его с пяти лет. Любимой его книгой были «Приключения Тома Сойера». Он и писать умел, и общался записками, блокнот и карандаш всегда у него в кармане были. Не знаю, почему не говорил, может, патология какая?
Я задумался о том, как провести инициацию, чтобы никто ничего не понял. Вернув себе пси-силы, я восстановлюсь и снова смогу ходить. Вот только мне необходима вода, в которую я смогу погрузиться с головой, а кто мне такое позволит? Ещё подумают, что утопнуть желаю, осознав, что обездвижен на всю жизнь.
Поинтересовавшись, какой сейчас год, выяснил, что июнь тысяча девятьсот сорокового. Зашибись, я в теле семилетнего парнишки (ага, угадал) перед самой страшной войной в мировой истории. Блин, как бы свалить от неё подальше? Плохо, что наша станица на Кубани не останется в стороне от войны, немцы как раз в этом месте на Кавказ рвались.
Станица находилась в пятидесяти километрах от города Тихорецк, между Тихорецком и Краснодаром, на берегу реки Кубань. Станица где-то на сто дворов. Основное занятие – выведение тягловых пород лошадей в колхозе и земледелие: обрабатывали колхозные поля и свои хозяйства.
Отец Терентия Николай Егорович Красницкий работает в колхозе шофёром на ЗИС-5. Мать Алёна Яковлевна – бригадир косарей, которые заготавливают запас сена для табунов. У колхоза две тысячи лошадей, недавно тысячу отдали армии, в артиллерию. В семье четверо детей; были ещё двое, но умерли в младенчестве: жизнь тяжёлая.
Старший сын Георгий уже год проходит службу в Красной армии, служит в авиации, шофёром в аэродромной обслуге. Следующей по возрасту шла Раиса, та самая деваха, которую я первой увидел, очнувшись в этом теле. За ней Терентий, ему в феврале исполнилось семь лет. (В следующем году начнётся война, а в сорок втором, когда мне будет девять, в станицу войдут немецкие войска.) Ну и самой младшей, Настеньке, четыре годика. Так как Красницкие в станице пришлые (они с верховий Кубани), родственников у них тут нет.
Это всё, что мне удалось выяснить за три часа, прошедшие с тех пор, как я очнулся. Покормив меня гречневой кашей, Раиса ушла, оставив меня обдумывать услышанное. А вообще, я не переставал думать о том, как бы мне оказаться в воде, желательно с головой, потому что слабость была такая, что я сам почесаться не мог, а не то что доползти до водоёма или хотя бы до бочки с водой.
К вечеру прибежала мать. Охала и ахала, ругала каких-то мальчишек и грозила им. Меня снова покормили, а потом и обмыли: я, оказывается, по малому сходил. Не могу контролировать это, так что приходится терпеть. Алёна Яковлевна сказала «Бог дал – Бог взял», имея в виду то, что я заговорил, но ноги отказали и память потерял. Правда, читать и писать по-прежнему умею, это не забылось, доктор проверил. Ему вообще интересно со мной было работать, о многом меня спрашивал.
Потом наступила ночь, доктор ушёл к себе, а я хорошо поспал, только спина болеть начала. С утра пришла Раиса, которой явно поручили присматривать за братом. Она снова обмыла меня, а уходя, оставила мне книгу про Тома Сойера.
Вдруг за окном раздалось шуршание, шёпот, и в открытом оконном проёме появилась конопатая мордашка какого-то парнишки лет восьми-девяти. Я вывернул шею, чтобы его увидеть. Слабость постепенно проходила, но всё равно шевелиться было трудно, хотя руки я уже поднимал.
– Терёха, ты правда заговорил? – громким шёпотом спросил парнишка.
– Правда, – также шёпотом ответил я.
– Вот ты о землю грохнулся. Ты не думай, мы коня не пугали, он сам чего-то.
– Я не думаю. Жаль, ноги отказали и память отшибло.
– Может, тебе чего принести? Знаешь, у Агафьи такие груши уродились… Они пока маленькие, но есть можно.
– Нет, не нужно, спасибо. Вы лучше мне воды организуйте. Бочку воды. Мне нырнуть нужно, чую, поможет, и ноги оживут. Только чтобы никто не видел.
– Воды? – явно озадачился парнишка. За окном раздался многоголосый шёпот. – Как стемнеет, Серёга телегу подгонит, мы тебя на Кубань свозим.
– Четырёх нужно, чтобы меня нести.
– Хорошо.
Парнишка скрылся, и шум за окном стих. Уф-ф, надеюсь, получится. Вроде детишки серьёзно вознамерились ополоснуть меня в «святой купели», как шепнул один из них. Хм, да, если я начну ходить, это будет серьёзное подспорье местному духовнику. В станице, кстати, церковь была, причём действующая.
День пролетел быстро, изредка приходил доктор. Сказал, что завтра прибудет врач из Тихорецка, посмотрит меня. Потом отвезут в город, будут снимок делать.
Постепенно стемнело. А когда появились мальчишки, я подивился: не ожидал от них такой инициативы. На телеге стояла бочка, полная речной воды. Они натаскали её вёдрами, залили бочку до верха и пригнали сюда. Бочка литров на сто пятьдесят, мне хватит.
Трое парнишек забрались ко мне в комнату. Действовали тихо: доктор в соседней комнате ещё не спал. Они смогли вытащить меня в окно, только ноги ударились о завалинку, но я не чувствовал. Дотащив меня до угла дома, где была телега, они в восемь рук подняли меня и сунули в бочку. Всего мальчишек было пятеро, самому старшему лет одиннадцать.
Уцепившись за край бочки, я шепнул:
– Мне нужно нырнуть. Считайте до двадцати, а потом вытаскивайте меня, а то захлебнусь.
– Сделаем, – сказал один из мальчишек.
Хорошо с мальчиками: им любую дичь скажи – верят и помогают. Они за любой кипиш, кроме голодовки. Попробуй я обратиться с подобной просьбой к кому другому, к той же Рае. Как ей объяснить своё желание понырять? Доктора точно не уговоришь. В общем, мальчишки дали мне шанс, и я его не упустил.
Первый нырок, секунд на пятнадцать – и глухо. Меня вытащили, я отдышался, и нырнул ещё раз. Есть, прошла инициация! Какая радость!
– Всё, – прохрипел я, уцепившись за край бочки, когда меня достали из воды. – Помогло. Ноги чувствую, только ходить не могу. Верните меня обратно в кровать так, чтобы никто ничего не узнал, а то нам всем попадёт.
Меня вытащили, один из мальчишек стянул с себя рубаху, и меня ею обтёрли. Мальчишки успели вернуть меня на койку и смыться из комнаты,