Операция "Дуб". Звездный час Отто Скорцени - Грег Аннусек

Обращение с фотоаппаратом требовало определенной импровизированной гимнастики. Чтобы получить четкий снимок под нужным углом, немцам, согласно рассказам, пришлось высовываться из открытого люка самолета, когда они пролетали над отелем, или проделывать нечто в этом роде. Скорцени вылез первым, протиснув туловище в отверстие и держа фотоаппарат обеими руками. (Штудент писал, что разведывательные фотографии снимал Ланггут и что в том полете Скорцени был не более чем «особо заинтересованный пассажир».) Радль держал его за ноги, чтобы он не упал вниз. В этот момент «хейнкель» летел со скоростью примерно 370 километров в час на высоте 500 метров. В воспоминаниях Скорцени говорится, что температура наружного воздуха равнялась приблизительно минус 8 градусам по Цельсию.

«Я не ожидал, что воздух может быть таким холодным, а ветер таким сильным и пронизывающим, — вспоминал Скорцени. — При помощи Радля, державшего меня за ноги, мне удалось протиснуться наружу… Нашему взору были доступны бурые скалы, глубокие ущелья, а также яркие заплатки снега и горных лугов. Когда мы оказались прямо над зданием отеля, оно поразило нас своими внушительными размерами. Сделав несколько снимков, я собираюсь перемотать пленку, чтобы заменить кассету, и обнаруживаю, что мои пальцы совсем закоченели». На обратном пути место Скорцени занял Радль и сделал еще несколько снимков.

Двое эсэсовцев хотели услышать, что сумел узнать доктор Крутофф. Но по возвращении в Рим их ждало несколько сюрпризов. Фактически к исходу дня директива Адольфа Гитлера найти и освободить Муссолини с пронзительным скрипом остановилась, по-видимому, навсегда.

Сразу после полудня 8 сентября Скорцени и Радль вернулись на аэродром Пратика ди Маре под Римом. Взглянув в направлении Фраскатти, они были потрясены, увидев поднимавшиеся над горизонтом громадные черные тучи. Где-то около полудня небольшой городок с населением чуть более 10 000 человек страшно пострадал во время воздушного налета союзников, сбросивших почти четыреста тонн бомб. Тысячи жителей Фраскатти, главным образом, старики, женщины и дети, лежали на улицах, убитые или раненые, среди дымящихся руин.

Целью налета была Ставка Кессельринга, где погибли 150 немецких солдат. Сам Кессельринг был ранен. «Первые бомбы упали рядом с моей остекленной верандой как раз в тот момент, когда я выходил из кабинета, — вспоминал он. — Вражеский налет причинил вред не столько военным, сколько городу и его населению». Хотя комплекс Ставки пострадал незначительно, штаб Скорцени во Фраскатти был сильно разрушен.

Но, как вскоре обнаружил Скорцени, воздушный налет был лишь прелюдией более значимых событий. Ранним вечером, отправившись в Рим, он встретил по пути Радля. «Моя машина ехала медленно, — вспоминал он. — По пути я обратил внимание на толпы людей вокруг уличных громкоговорителей. Когда я свернул на виа Венето, то из-за обилия людей практически не смог проехать дальше. Речь диктора, услышанная собравшимися из репродукторов, была встречена громкими криками одобрения: „Да здравствует король!“ Женщины обнимались, мужчины о чем-то темпераментно и радостно спорили. Остановившись, я услышал ошеломившее меня известие: „Итальянское правительство капитулировало“». Когда утром Скорцени поднялся в воздух, итальянцы все еще оставались союзниками Германии. К заходу солнца выяснилось, что они стали врагами.

Или все-таки не стали? 8 сентября именно этот вопрос мучил встревоженных помощников Гитлера в течение нескольких часов. Хотя радио союзников начало транслировать новость о капитуляции Италии ближе к вечеру, итальянцы продолжали отрицать наличие договора о прекращении военных действий, многие немцы узнали о нем только из сообщений иностранного радио. Особенно возмущался Рудольф Ран, тогдашний дипломатический представитель Гитлера в Риме. Он впервые услышал о капитуляции в 5.45 пополудни по американскому радио. Американские СМИ, как выяснилось, первыми придали историю огласке, до официального заявления Эйзенхауэра, которое транслировали несколько позже, примерно в 6.30 пополудни.

«Говорит Дуайт Эйзенхауэр, Верховный главнокомандующий Союзных войск… — Голос Айка прерывался треском радио. — Итальянское правительство подписало безоговорочную капитуляцию своих вооруженных сил. Как Верховный главнокомандующий Союзных войск, я гарантировал военное перемирие… Теперь все итальянцы, содействующие изгнанию германского агрессора с итальянской земли, получат помощь и поддержку Объединенных Наций».

Это казалось непостижимым. В полдень того же дня Ран беседовал с Виктором Эммануилом, заверившим его, что Италия никогда не сдастся! «В конце разговора, — вспоминал Ран, — король подчеркнул решимость сражаться до конца на стороне Германии, с которой Италию связывают прочные союзнические отношения». Услышав первую радиопередачу, Ран тотчас позвонил главнокомандующему итальянской армии генералу Роатта. Тот опроверг радиосообщение как обычную британскую пропаганду. Но позднее, тем же вечером Гварилья, министр иностранных дел правительства Бадольо, наконец внес ясность. «Я должен с вами поговорить о том, — сразу после 7.00 пополудни заявил сам Гварилья Рану, — что маршал Бадольо ввиду безнадежной военной ситуации вынужден был искать перемирия». Ран разгневанно ответил: «Это измена данному слову».

Но на деле радиосообщением союзников были удивлены не только немцы. Невероятно, но в причудливом сплетении событий, достойном авантюрного романа, решение Эйзенхауэра передать новость о перемирии Италии застало врасплох и Бадольо.

Как указывалось ранее, 3 сентября на Сицилии доверенное лицо Бадольо генерал Кастеллано подписал Краткие Условия в обстановке строжайшей секретности. Это означало, что публичное объявление о перемирии должно было примерно совпасть с началом операции «Лавина», высадкой войск союзников на материке. Но вследствие проблем безопасности — союзники не полностью доверяли своему вероятному стороннику — Эйзенхауэр не сообщил Риму ни даты, ни места высадки, чтобы эти детали не стали достоянием немцев. Итальянцы вскоре начали ошибочно полагать, что день высадки назначен на 12 сентября или, возможно, позже, как они того и просили.

Это неправильное понимание привело к серьезной конфронтации между союзниками и итальянцами в предшествовавшие «Лавине» часы. Поняв, что истинный день высадки назначен на вечер 7–8 сентября, итальянцы сразу испугались, заявляя, что они еще не приняли всех необходимых военных мер для борьбы с немцами. Но Эйзенхауэра эти аргументы не убедили, и он отказался менять график своего наступления.

Ранним вечером 8 сентября Виктор Эммануил спешно созвал специальный совет, чтобы обсудить положение. Во время этого совещания окружение короля, куда входили Бадольо и ряд других ведущих итальянских политиков, всерьез решило отрицать наличие перемирия, как минимум в качестве временной меры, и таким образом избежать ярости немцев. Но после долгих дебатов договорились исполнить свои обязательства перед союзниками; позднее тем же вечером, в 7.45 Бадольо выступил с радиообращением, объявив о капитуляции Италии.